В мечтах о швейной машинке - Бьянка Питцорно
Альда рыдала, Ида тоже рыдала – за компанию: ей было всего десять, но тщеславия у неё хватило бы на двоих. И больше всего она страдала из-за того, что никогда не сможет показаться подругам в новом платье. Их мать тоже плакала, думая о будущем: о том, что скоро её дочерям придётся выйти в свет, посещать балы и другие праздники, где девушки из хороших семей могут показать себя и заполучить если не принца, то хотя бы достаточно богатого мужа своего социального статуса. И как же покажут себя Альда и Ида, если не будут должным образом одеты?
Не плакала одна синьорина Джемма: она заставляла себя снова и снова искать решение.
Благодаря «подпольной торговле» яйцами, вином и маслом ей удалось познакомиться с самыми разными людьми, занятыми не слишком прибыльной и не слишком регулярной торговлей на грани законности, прекрасно известными силам охраны правопорядка, но совершенно неизвестными состоятельным классам. В их число входили не только уличные торговцы, но и люди, скупавшие, а затем продававшие беднякам и самым неудачливым из ремесленников всевозможное старье: от костей, выброшенных мясником, до набивки прохудившихся волосяных матрасов, сломанной мебели, тряпок и железного лома. Порасспросив надёжных людей, синьорина Джемма узнала, что у этих бедолаг был свой князь, сам, судя по всему, далеко не бедный, поскольку за несколько лет ему удалось настолько расширить своё влияние, что пришлось покупать милях в тридцати от нас, в городке Б., огромный подземный склад – своего рода скрытое от лишних глаз логово, заставленное деревянными стеллажами, где громоздились вещи, собранные по разорившимся магазинам и фабрикам, а также снесённым фермам, конторам, гостиницам, заводам, публичным домам первого или второго класса и даже сошедшим с путей вагонам. Здесь был не только хлам, но и вполне целые предметы обстановки и детали зданий: гобелены, перила, дверные ручки, керосиновые лампы, оконные стёкла в рамах, балюстрады террас и балконов, ступени, подоконники и пороги, мраморные плиты и деревянные доски. В большом фургоне, запряжённом четвёркой лошадей, этот князь непрерывно колесил по округе в радиусе семидесяти-восьмидесяти километров, добывая всё новые и новые товары и добираясь в своих разъездах даже до побережья, точнее, до порта П., где скупал навалом груз потерпевших бедствие торговых кораблей, взамен обязывая моряков возить из-за границы кое-какие товары по заказам своих клиентов – разумеется, без какого-либо контроля со стороны властей, без регистрации, уплаты таможенных пошлин или оформления в Торговой палате. Звался он Тито Люмия.
Синьорина Джемма поинтересовалась, когда этот человек будет проезжать через наш город, и будучи женщиной смелой и находчивой, надела своё самое потрёпанное платье, прикрыла голову шалью и отправилась с ним побеседовать. Она спросила, есть ли на его «базе» ткани, а после, получив положительный ответ, объяснила, что ей нужно только высшее качество, лучше всего привезённое из-за границы. Ткани требовалось упаковать и тайно доставить по городскому адресу, оформленному на чужое имя, где она лично выберет из них нужное, а остальное отправит обратно. И чтобы никто, в самом деле никто, об этом не знал: молчание также будет щедро вознаграждено. Тито Люмия, вероятно, нашёл её просьбу несколько необычной, но согласился. Его не интересовало, кто, что и почему скрывает: почти все его сделки были довольно сомнительными.
Таким образом два раза в год семейство Провера получало большие партии шелка, парчи, дамаста, бархата, органзы и вышитого муслина, каких в нашем городе никогда не видывали. Правда, кое-какие ткани раньше предназначались не для одежды, а для обивки мебели, но синьорина Джемма при помощи соды и других пригодных в домашнем хозяйстве порошков, а также утюга умела в достаточной мере их смягчить. Иногда она даже окрашивала ткани соком растений, как это делают с традиционной народной одеждой. Никто не мог предположить наличие такой лаборатории в самом центре города, в почтенном зажиточном доме адвоката Провера.
Альда вовремя получила своё белое муслиновое платье и станцевала у подножия монумента Кавура, разбрасывая лепестки роз. А поскольку ни к одной из двух «настоящих» городских портних дамы с этим заказом не обращались, у синьорины Джеммы возникла гениальная идея. К счастью, дом Провера был достаточно большим, полным кладовых и шкафов, поэтому у синьоры Терезы до сих пор оставались коробки, в которых некогда доставили её приданое. Она тщательно ухаживала за ними, протирая от пыли и плесени, особенно те синие, из парижского Printemps, которые ей так нравились и которые, кстати говоря, до сих пор выглядели совершенно новыми.
Для нового платья Альды, переложенного листами папиросной бумаги, подобрали коробку подходящего размера. Тогдашняя служанка поклялась хранить всё в тайне: её, как и меня, отвели ради этого в церковь (хотя она, конечно, отнеслась к своему обещанию гораздо серьёзнее, ведь помимо геенны огненной ей грозило бы увольнение), а после заставили выучить единственную фразу на чистом итальянском, которую требовалось произнести так, чтобы услышали и поняли все вокруг. Затем ей нужно было в сумерках выскользнуть из дома с синей коробкой, завёрнутой в чёрную шаль, в руках, и узкими тёмными переулками, где приличных людей не встретишь, добраться до железнодорожного вокзала. Здесь она должна была дождаться прибытия первого ночного поезда из порта П., стыковочного с кораблём из Марселя, смешаться с разгружающими багаж носильщиками, вытащить синюю коробку из-под шали (которую сразу же накинуть) и, пристроив на голове, вернуться в город по просыпающемуся проспекту: мимо кафе, где завтракают первые утренние клиенты, мимо открывающих ставни магазинов и табачных лавок, мимо парикмахерской, аптеки, мимо дверей школы, покачивая узнаваемой синей коробкой и громким, пронзительным голосом выкрикивая в лицо каждому – и тем, кто глядел на неё с любопытством, и тем, кто не обращал внимания: «Платье для нашей синьорины, прямо из Парижа!» Кричать она должна была всю дорогу, за что по возвращении домой получала чашку горячего молока и скромные чаевые.
Естественно, все, кто
