Господин Гексоген - Александр Андреевич Проханов
«Господи… Царица Небесная… Николай Николаевич… Милая, любимая бабушка… Мама, родная… Цветочек-василечек… Ромашка…» – шептал он молитву, и чудо казалось возможным.
Зазвенел телефон, возвещавший о начале его борьбы в час поздних московских сумерек, в которых, словно красная, воспаленная рана, пылала над крышами реклама «Самсунг». То был Серега, его задыхающийся, скомканный голос:
– Виктор Андреевич, Ахметку просекли… У него взрывчатка… Алешка, пацан, ну, вы помните, у него мать и отец воры, он из детдома сбежал… Его Николай Николаевич стихи Есенина учил наизусть читать… Алешка засек Ахметку, который сахар на рынок вез, из гаража мешки в «Газель» таскал… Из мешка песок просыпался, Алешка на язык взял, а он горький и вонючий… Ахметка увидел, отлупил Алешку чуть не до смерти… Сказал, что зарежет, если слово скажет… Алешка ко мне на карачках приполз, рассказал про песок…
– Куда Ахметка отвез мешки?.. Где «Газель»?.. – Белосельцев чувствовал, как стремительно помчалось время и началось жестокое состязание между теми, кто, притворяясь людьми, стремился взорвать город, выполнить наказ разгневанного Бога, и им, Белосельцевым, кто стремился их удержать, умолить разгневанное Божество пощадить город, в котором он родился и вырос и который бесконечно любил.
– Не могли проследить за Ахметкой… Он оторвался… Потом опять засекли, но уже без машины… Сейчас в ресторане «Золотая обезьяна» сидит с каким-то мужиком… Едят, а водку не пьют… Не знаю, о чем договариваются…
– Серега, жди меня на углу ресторана, сейчас выезжаю… Не светись… Держись в тени… Могут убить… За Ахметкой и мужиком, если выйдут, пошли наблюдателей… Минут через сорок буду…
Он гнал что есть мочи свою старую «Волгу», подныривая под мигающие зеленые светофоры, пробивая желтый огонь, ломясь напролом сквозь красный свет, уклоняясь от перпендикулярного потока машин. Миновал Таганскую площадь с огненной каруселью, встроился в ревущий желоб проспекта, пропуская у виска то сырое, хлюпающее бычьей кровью здание бойни, то мрачные вулканы градирен с вечным ядовитым дымом из кратера. Рядом, отставая и нагоняя, неслись грузовики, рычали самосвалы, скользили блестящие иномарки. И ему казалось, что все стремятся туда же, куда и он. Торопятся принять участие в последней схватке за город или в толпе зевак насладиться фантастическим зрелищем конца света, взлетающей в небо Москвы. Мелькали едва различимые лица водителей и пассажиров, они казались враждебными, словно были на стороне заговорщиков. Он давил на педаль, извлекая из утомленного железа надсадный стон. Старался опередить соперников, первым явиться на место. В черно-фиолетовом небе над проспектом, над ревущей струей машин мчался ангел, прижимая к бедру медную трубу. Белосельцев пытался обогнать самого ангела, опередить его жест, которым тот прижмет к губам свой медный горн, исторгнет из него трубный глас апокалипсиса.
Он приехал в Печатники и в путанице улиц с односторонним движением не сразу нашел ресторан. Здания в моросящей сырости желтели мутными окнами, словно в квартирах горели коптилки, наполненные рыбьим жиром. Древний пещерный свет едва теплился в очагах, у которых собрались полуголые, волосатые люди, сонно жевали невкусную пищу, бессмысленно смотрели выцветшие телевизоры, сидя в неубранных, несвежих постелях. Не молились, не просили у Бога прощения. Не ведали, что доживают последние часы перед тем, как сгореть в слепящем пламени. И явилась мысль: остановить машину, кинуться в дома, стучаться в квартиры, будя жильцов страшной вестью, нарушая их сонное прозябание. Звать на улицы, чтобы всей толпой пасть на колени, воздеть к небесам умоляющие руки, просить у Господа отсрочки.
Он увидел ресторан, когда уже проезжал мимо, и не стал тормозить. Не сбавляя скорости, прокатил дальше, успев испытать отвращение к ярко-желтой вывеске «Золотая обезьяна», где из газовых светящихся трубок был слеплен оскаленный, сгорбленный шимпанзе, словно глумление над людьми, потерявшими человеческий облик. Асфальт перед рестораном был в липкой позолоте отражения. На нем, как темные тени, стояли продажные женщины. С ними весело беседовал привратник в каком-то нелепом наряде, видимо, изображавший английского колониального солдата в пробковом шлеме. Тут же были припаркованы несколько машин, и одна из них, затрепетав оранжевой мигалкой, медленно отъезжала.
Белосельцев уехал от ресторана, лишь мельком успев осмотреть окрестность, приметив неподалеку заросли кустов, в которых мог скрываться Серега. Сделал длинный, путаный круг, пробираясь сквозь кварталы, осененные туманными фиолетовыми фонарями, похожими на светящиеся ядовитые грибы. В одном месте под колеса ему бросилась нетрезвая пара, и пьяная женщина погрозила кулаком, в который была зажата бутылка. В другом месте, около освещенного ларька, в цветных пятнышках пивных банок, целлофановых пакетиков, бутылочных этикеток, ему замахал какой-то усатый небритый кавказец, прося подвезти. Белосельцев медленно его объехал, всматриваясь в подозрительное лицо. Приблизился к ресторану, тормозя на дальних подступах, откуда не была видна гадкая вывеска, а только ее рыжее едкое зарево. Поставил машину подальше от фонаря. Сидел, всматриваясь в улицу, желая обнаружить стерегущих наблюдателей, скрытые дозоры, прикрывавшие Ахмета и его компаньона, сидящих в ресторане. Было пусто, моросил дождь, покрывая стекло машины размытой рябью. Белосельцев вышел в сырость, запахнув плащ, подняв воротник, натянув на лоб шляпу с полями.
Медленно пошел по тротуару к рыжей обезьяне, к дальнему углу дома, где начинались кусты, в которых мог прятаться Серега.
Проститутки в коротких юбках, с глазированными целлулоидными лицами стояли перед входом, на золотом отражении, и привратник в гетрах и пробковом шлеме, в нелепо скроенном френче английского колонизатора скалился, осматривал длинноногих девиц, норовил ущипнуть за грудь. Те не уклонялись, хохотали, зорко поглядывали в глубину ресторана, где в рыжем свечении виднелись нарисованные пальмы, звучала музыка, мелькали неясные тени. Там, за бутафорскими пальмами, притаилась волосатая злая обезьяна, дожидающаяся роковой минуты, когда загрохочут взрывы, и тогда над крышами пылающего города, сворачивая высотные шпили, смахивая железные кровли, встанет огромный волосатый Кинг-Конг с опаленной шерстью.
Две машины, «БМВ» и «Ауди», были припаркованы у тротуара. Места водителей были пусты, и Белосельцев,
