Ночь между июлем и августом - Дарья Золотова
Дурачок, снисходительно подумала она. Как же разочарует его жизнь, когда он её узнает!
* * *
Шли сезоны и годы, сменяя друг друга, сотни и тысячи раз открывался и закрывался на небе его сияющий солнечный глаз. Подрастала маленькая Эйла, скакала по холмам с другими личинками, помогала наводить чистоту в доме и собирать спелые колосья в поле: Эйке стремилась приохотить дочь к хозяйству. Зашевелилась и затеплилась некоторое время назад жизнь и во втором яйце: младшую дочь, как и мать, назвали Эйке, и она пока только училась скакать на своей неуклюжей маленькой ножке и сильно разевала в плаче половинку красного ротика.
Умерли отцемать старшей Эйке, так и не узнав, что дочь их продолжала существовать, а не растворилась без следа в чужом разуме. Отец-и-мать Рена были ещё бодры, но время уже оставило и на них свой отпечаток. Рен, Эйке и их личинки переселились в освободившийся дом, в углах которого Эйке до сих пор иногда мерещилось изломанное тело сестры. Илмо остался в доме отца-и-матери, ухаживал за их телом, их домом, их участком на поле. С его блажью, кажется, все смирились — во всяком случае, с тем, что переубедить его не удастся, как ты ни бейся. Теперь он, пожалуй, был староват для того, чтобы слиться с любой достаточно взрослой личинкой в деревне, но оставался энергичным и самостоятельным: он всё столь же ловко передвигался повсюду скачками и с лёгкостью управлялся со всеми домашними хлопотами. Иногда Эйке, глядя на него, даже ловила себя на мысли — а точно ли он терял что-то, отказавшись от слияния?
К Рену она притёрлась за все эти годы: они смирились друг с другом, как смиряются с колченогостью или заиканием. Ни соседи, ни дети, никто в целой деревне ни о чём не подозревал, и Эйке, пожалуй, смирилась с их жизнью. День тянулся за днём одинаково и ровно, и она проживала их без ропота, благодарная за любую малость — за здоровье личинок, за крепкое, надёжно служащее тело, за то, что соседство с Реном мешало ей всё реже, иногда почти не ощущаясь.
Как-то раз стук в дверь разбудил их в розовом цветении рассвета, ещё до того, как проснулись личинки. Оба знали, что это, скорее всего, Илмо — кому бы ещё? Ни близких соседей, ни близких друзей у них не было. Кляня его в промежутках между зевками, они поплелись открывать.
То, что предстало перед ними на пороге, заставило их судорожно щупать и щипать себя, гадая, уж не спят ли они до сих пор. Это был и Илмо, и одновременно не Илмо, человек и не человек, существо со строением божества или беса.
Половина его тела точно зеркально отобразилась в другой и склеилась со своей прародительницей столь естественно, точно таким Илмо и был рождён на свет. Два тёмных глаза смотрели на них, тепло прищурившись, два уголка рта изгибались в доброй усмешке. Две руки и две ноги торчали из-под кусков непригодной больше одежды, которые он, видимо, наспех обмотал вокруг себя, пытаясь хоть как-то прикрыться. Он выглядел как самая обычная слившаяся особь — но он был один, всё это тело было его, и тем он был пленителен и страшен.
— Ты… — Эйке не могла понять, кто из них выдохнул это в священном ужасе. — Ты что, слился сам с собой?
Илмо рассмеялся, неловко прищуривая выросший глаз, точно ему непривычно пока было видеть сразу двумя.
— Я же говорил, что не хочу ни с кем сливаться — и, видно, не зря. По правде сказать, я и сам такого не ждал: ну, думал, проживу как-нибудь… Но, судя по всему, личинка, достигшая зрелости и достаточно долго прожившая без слияния, превращается в целую особь.
Их лицо смотрело на него во все глаза, и оба всё ещё едва верили в то, что видят. Илмо, заметив, очевидно, их замешательство, приблизился к ним и дружески коснулся сперва плеча, прежде принадлежавшего Эйке, затем, чуть помедлив, — плеча, когда-то бывшего плечом Рена.
— Да, это я, — сказал он, — и я ухожу. На свете, может быть, нас много, но в деревне-то я такой один. Они ведь не поймут, что я обрёл, и будут, чего доброго, жалеть меня ещё больше, чем раньше.
Ком встал в их горле — их общий ком.
— Куда ты уйдёшь? — спросили они — кажется, начала Эйке, а Рен подхватил, когда у неё дрогнул голос.
— Туда, где живут такие, как я.
— А если они нигде не живут? — поинтересовался Рен со своим обычным скепсисом, но Эйке чувствовала, что скепсис этот был наносным, только средством, которым он вполсилы пытался удержать привычный мир от краха. Она понимала его. Она сама в каком-то смысле была им.
— Значит, я иду в никуда, — Илмо развернулся и взвалил на спину узелок с вещами. — Жаль, не успел на прощание повидать Эйлу с маленькой Эйке, но тем лучше. Вы же не хотите, чтобы я стал им плохим примером, а? Ну, до свидания. Сейчас понимаю, что был временами довольно невыносим, но не держите зла, я любил вас и буду любить. Позаботьтесь об отце-и-матери — я звал их с собой, но они отказались.
Эйке и Рен смотрели, как он шагает по дороге — одинаковые ноги вязнут в песке, одинаковые руки чуть колышутся, стремясь удержать равновесие неловкого пока тела, — и несбыточность этой свободы для них самих раздирала две их души и единственное сердце.
— Ладно, — сказал Рен, когда Илмо почти скрылся из виду. — Чем дольше думаешь об этом, тем тошнее будет потом. Идём в дом, пора готовить завтрак личинкам.
— Постоим ещё, — сказала Эйке и не дала телу тронуться с места. — А всё-таки я привыкла к тебе за это время. Даже почти привязалась, что ли.
«И я», — сказал Рен внутри их головы, будто не считая нужным больше прятать свои мысли. Она и без того могла легко их предсказать.
Давай
1
@Anton_Baton Привет, это Антон, мы вчера познакомились на конференции.
@Anton_Baton Ну и затусили потом.
@Anton_Baton В общем, я тут подумал.
@Lizza Если что — НЕТ, я не буду писать совместную статью!
@Anton_Baton Да я не про статью.
@Lizza Я всегда работаю только в одиночку. Никакой совместной работы!
@Anton_Baton Окей, а как насчёт совместной жизни?
Елизавета В. выбираетстикер
Елизавета В. печатает
@Anton_Baton Я серьёзно вообще-то.
