Океан на двоих - Виржини Гримальди
Здесь же похоронили и дедулю. Теперь Мима покоится рядом с ним. В Итсассу началась их история, в Итсассу они решили ее закончить.
– Не спеши! – говорит мне Агата, остановившись у входа.
– Ты не пойдешь?
– Вам есть что друг другу сказать.
Могильная плита покрыта букетами, по большей части увядшими. Я выбрасываю их в мусорный ящик и навожу порядок. Я ничего не чувствую. Пытаюсь выдавить из себя слезы, призываю счастливые воспоминания, читаю имя любимой бабушки на камне, даже ловлю себя на том, что морщусь, чтобы заставить работать слезные железы – говорят же, что аппетит приходит во время еды, так, может быть, горе придет во время плача, – но ничего не получается.
Долгие минуты я отрешенно смотрю на могилу бабушки. Наконец подходит Агата. Она обнимает меня за талию и кладет голову мне на плечо.
– Нам повезло, что мы друг у друга есть.
Я склоняюсь и нежно прижимаюсь к ее голове.
Не знаю, как бы я пережила все это без сестры. Я понимаю, как мне повезло, что есть с кем разделить горести. Как мне повезло, что я не одна вижу, слышу и чувствую близких, которых больше нет. Как мне повезло, что есть кто-то, к кому можно прижаться.
Мы стоим так некоторое время, жара удушающая. Если не считать шума от редких автомобилей, над Итсассу царит тишина. Ставни повсюду закрыты, они откроются позже, когда повеет прохладой.
– Пойдем? – говорит Агата.
– Я не могу заплакать.
Она смотрит на меня, ее щеки мокры.
– Ничего страшного. Ты всегда держала все в себе.
Покидая кладбище, я в последний раз оборачиваюсь в сторону могилы Мимы. Беру сестру за руку. И мы продолжаем свой путь.
19:14
Па-де-Ролан – это ущелье, промытое рекой Нив. Легенду о нем Мима рассказывала нам каждый год. Роланда, сына Карла Великого, преследовали вражеские войска, и скала преградила ему путь; тогда, недолго думая, он разрубил ее мечом. С двумя набитыми рюкзаками и телескопом мы идем вдоль реки до маленького пляжа в нескольких метрах от скалы и садимся в тени. Этим маршрутом водила нас Мима. Много позже мы узнали, что сюда можно добраться на машине, но магия теряется, если не сделать все как раньше.
– Окунемся? – предлагает Агата.
Вода журчит по камням, мне даже не надо пробовать ее ногой, я и так знаю, что она ледяная.
– И речи быть не может.
– А я пойду! – говорит она, вставая.
Она снимает сандалии, платье и остается в одном белье. Я оглядываюсь, не видит ли нас кто. Мамино наследие. Не бросаться в глаза, никого не смущать. Если бы прозрачность можно было купить, она бы подарила ее нам на день рождения. Но ее не купишь, и Агата бежит к реке, ругаясь на острые камни.
Тогда
Октябрь, 1997
Агата – 12 лет
У меня не было никакого желания ехать с классом в Лондон, я не хотела уезжать так далеко от мамы и сестры, но все оказалось здорово. Мы с Мелани попали в симпатичную семью, вот только они едят гадкое желе и чипсы с уксусом, которые еще гаже. Мы с Мелани никогда не дружили, ее все в классе дразнят, почти как меня, она заика. Мне это не мешает, и потом, пусть и чудно́, но она хотя бы разговаривает со мной, а остальные – нет.
Я не сомневалась, что у меня будут панические атаки вдали от дома, но случилась только одна, на пароме, когда я думала, что мы потонем, а так все хорошо.
Мы посмотрели смену караула у Букингемского дворца (тоска), были в Лондонском музее (тоска), погуляли по Вестминстерскому аббатству (ничего так), и, главное, нам выделили свободное время на шопинг (супер). Мама дала мне немного карманных денег, Мима тоже прислала, а еще сестра разбила свою копилку и вручила мне одну банкноту. Я мало что понимаю в ценах, если они не во франках, но, кажется, все здесь очень дорого. И все-таки мне хватит, чтобы привезти всем подарки. Я купила маме ручку с красным двухэтажным автобусом внутри, Миме – блокнот с королевой Елизаветой на обложке, а главное, купила Эмме набор открыток со Spice Girls. Она будет рада, она их обожает!
Сегодня последний вечер. Я начинаю скучать по моей семье, скорей бы завтра, скорей бы домой. Мы играем в прятки с двумя мальчиками из английской семьи, они такие смешные, смотрят на нас так, будто мы с другой планеты, задают массу вопросов, старший спросил, есть ли у нас во Франции электричество. Я им сказала, что нет, и water тоже нет, мы washимся в river вместе с fishes.
Потом мы немного поболтали с их родителями, но я не все понимаю, с английским у меня неважно, поэтому я говорю на все yes, улыбаюсь и киваю, как собачка над задним сиденьем машины. Так передо мной оказалась вторая порция гадкого желе.
Когда мы идем спать, Мелани открывает окошко в комнате и достает пачку сигарет. Предлагает мне, но я говорю, что нельзя, они учуют, и нам попадет. А ей плевать, она садится на подоконник и преспокойно курит. Входит хозяйка дома и сдержанно просит ее погасить. Я не знаю, куда деваться, хочется провалиться сквозь землю, сердце стучит в ушах. Мелани гасит сигарету и закрывает окно.
Завтра учителя нас накажут, это точно. Они скажут маме. Она разочаруется во мне. Все смешалось у меня внутри. Я не знаю, грущу ли я, сержусь или боюсь. Выхожу из комнаты и запираюсь в туалете. Я знаю, что надо сделать, чтобы успокоиться. Я уже давно это делаю, всегда помогает. Нащупываю в кармане циркуль, спускаю штаны и острием провожу полоски по коже бедра.
Тогда
Декабрь, 1997
Эмма – 17 лет
Мы должны были встретить Рождество у Мимы и дедули, но дядя Жан-Шкив все испортил. Он увез их в Испанию на все праздники, без нас.
Зря я считала дни.
Я их всех ненавижу.
Сейчас
7 августа
Агата
Это великолепно. Изумительно. Необыкновенно. Мне не хватает слов.
В детстве я ждала звездопада с почти мучительным нетерпением. Да я почти всего ждала с мучительным нетерпением. Все казалось лучше, чем настоящее. Оно было только для того, чтобы ждать или жалеть, такой мостик между вчера и завтра, между прошлым и будущим, между ностальгией и нетерпением. Еще не достигнув ожидаемого, не пережив его, я уже бывала охвачена неистребимой меланхолией. Я пыталась что-то с этим сделать, медитировала, глотала книги по личностному развитию, но даже если я и научилась ценить ожидание как пролог к желанному моменту, на следующий день меня всегда накрывает горькое похмелье.
Итак, каждое лето я с нетерпением ждала ночи звездопада. Это всегда означало часы общения с Мимой, а еще ослепительное зрелище: танец падающих звезд. Мима сначала приводила нас сюда, к Па-де-Ролан, чтобы освежиться и перекусить, а потом вела на вершину холма, подальше от всякого светового загрязнения, и ставила свой телескоп. Мы смотрели на планеты, туманности и галактики, а потом ложились на землю. Я всегда загадывала одно и то же желание, когда падающая звезда прочерчивала небо. Мысленно, чтобы оно не потеряло свою силу: «Я хочу, чтобы моя сестра, моя бабушка и моя мама были счастливы всю жизнь».
Позже, когда тучи здравомыслия обложили небо детства, в наши наблюдения вкралась тревога. Я представляла себя крошечной, ничего не значащей под этой безбрежностью. Звезды, в большинстве своем давно погасшие, напоминали мне о нашей мимолетности. В отрочестве я покончила с этой традицией, невольно лишив бабушку удовольствия приобщать нас к своей страсти. Три или четыре года назад я заехала за Мимой августовским вечером и отвезла ее в Итсассу. Она не удивилась, как будто ждала меня. Когда мы приехали на место, я увидела, что она плачет, стараясь скрыть слезы.
Это зрелище всегда головокружительно, пора бы привыкнуть, но оно снова действует на меня магически.
– Еще одна! – кричит Эмма, показывая пальцем в небо.
– Я уже не знаю, про кого загадывать желание!
– Загадай про меня.
– Уже.
