Океан на двоих - Виржини Гримальди
Эмма ждет меня у ворот школы. Стоило мне ее увидеть, и сразу сердце стало выпрыгивать из груди. Обычно Эмма не приходит, наверное, что-то случилось. Она целует меня и просит показать ей Ноэми и Джулию. Я спрашиваю, откуда она знает, и тут подходит Селина. Выбора нет, я показываю девочек, когда они выходят, сестра идет к ним, а я стою как вкопанная, боюсь, как бы чего не вышло. Я не слышу, что она им говорит, вид у нее спокойный, Ноэми прячет нос в шарф, Джулия кивает, потом, смотри-ка, они уходят, а Эмма возвращается и говорит, что все улажено, больше они меня не тронут никогда.
Тогда
Декабрь, 1996
Эмма – 16 лет
Ненавижу сестру. Лучше бы она вообще не рождалась. Всю жизнь я должна заботиться о ней. Я играла в Барби до пятнадцати лет, чтобы занять ее, каждую ночь я ее успокаиваю, усаживаю смотреть мультики, чтобы она не видела маминых истерик, делаю с ней уроки, а она все-таки нашла способ испортить мне жизнь.
Она не нарочно, но тем не менее. Если бы не она, этого бы не случилось.
Все началось, когда я переспала с Арно. Я вообще-то собиралась подождать, убедиться, что он тот самый, но он заявил, мол, ему не нужна девчонка, он хочет настоящую женщину, а если я буду ломаться, он меня бросит. Мне было жутко больно, я кусала щеки, чтобы не закричать. Через месяц он сказал мне принимать таблетки, потому что он терпеть не может презервативы. Я была не особо согласна, из-за СПИДа и все такое, но он сказал, что сдал анализ и у него ничего нет. Разумеется, я никак не могла поделиться этим с мамой, и я обратилась в центр планирования семьи. Марго пошла со мной, с недавних пор мы снова дружим. Врач была очень любезна, все подробно объяснила, но настаивала, что презервативом надо пользоваться все равно, и я соврала, что мы будем. Она прописала мне таблетки, я купила их в аптеке и спрятала коробочку в свой рюкзак в виде коалы, который лежал у меня в комнате на шкафу. Никто не трогал его много лет, и вряд ли кому-нибудь это могло прийти в голову. Я написала букву «Т» фломастером на выключателе в своей комнате, чтобы не забыть принять таблетку перед сном.
После лицея мы болтались по парку со Стефани, взяли с собой журналы и читали их. В «Стар Клаб» две страницы посвятили группе G-Squad, я ее обожаю, особенно Джеральда, только никому не говорю, ведь считается, что лучше слушать Nirvana. На обложке журнала «Молода и красива» была фотография Синди Кроуфорд, она великолепна, мне бы хотелось быть похожей на нее. Наверное, жить легче, когда ты красивая.
Когда я вернулась, мама на кухне готовила ужин. Она поздоровалась со мной нормально, и я совсем не ожидала того, что последовало. На журнальном столике в гостиной я увидела открытый рюкзак-коалу и торчащую из него открытую упаковку с таблетками. У меня кровь прилила к лицу. Я пошла делать уроки в свою комнату, боясь, что мама явится в любой момент, но она не явилась. За ужином она вела себя как обычно, даже посмеялась несколько раз, что было странно. Я должна была сама с ней поговорить, и для этого дожидалась десерта. Весь вечер я готовила в уме целую речь, но все, что я смогла сказать: «Зачем ты рылась в моих вещах?»
Такой взбучки я в жизни не получала. Она схватила меня за волосы и осыпала ударами несколько минут. Агата плакала, зажав руками уши.
Позже мама пришла в мою комнату поговорить со мной, сказала, что ей не нравится так себя вести, но это для моей же пользы. Она поцеловала меня в щеку, туда, где уже наливался синяк. Убедившись, что мама легла спать, Агата пришла и юркнула ко мне в кровать. Она просила прощения, ведь это она нашла таблетки, когда захотела поиграть с моим рюкзаком. Она подумала, что это лекарство и я заболела, поэтому сказала маме. Я вышвырнула ее за дверь. Ненавижу ее. Когда мне исполнится восемнадцать, я уйду из дома.
Сейчас
7 августа
Эмма
17:54
– Сегодня звездопад, – сказала Агата.
– Схожу за телескопом, – ответила я.
Мы собрали сумку, перекусили, развесили в квартале объявления о пропавшем Роберте Редфорде, позвонили в дверь соседу из дома № 14, неудачно, и отправились в путь.
Это традиция. Мима приобщала нас к ней каждый год. Несколько ночей в начале августа падают звезды. Лучше всего наблюдать за ними подальше от светового загрязнения городов. Наше местечко было в Итсассу, деревне, где выросла бабушка. В детстве я мечтала о городе и городской суете. Всегда хотела быть среди людей, двигаться, чувствовать, что я делаю что-то в своей жизни, а не наоборот. Однако здесь с первого же раза, в окружении зеленых холмов и гор на горизонте, в этой деревушке, затерянной в баскской глубинке, я ощутила полный покой. Как будто ничего со мной не может случиться.
Мима увлекалась астрономией. Нас она приобщила к ней очень рано. На столе в гостиной, покрытом вечной желтой клеенкой, она открывала большие книги с картинками, так привычно пахнувшие старой бумагой. И могла часами говорить о планетах, созвездиях, галактиках, а мы готовы были часами ее слушать. У нее был дар делать увлекательной любую тему. Я почти уверена, что в ее исполнении заинтересовалась бы даже историей распространения кардамона во Франции в период между мировыми войнами. Регулярно, когда ночь была ясной, она вытаскивала свой старый телескоп в сад, направляла на небо, настраивала и приглашала нас прильнуть к окуляру. И мы изумлялись, охали и ахали, разглядывая Сатурн, Луну, Венеру и Юпитер.
Машина въезжает в деревню. С самого отъезда мы слушаем музыку нашего детства. Плейлист, мягко говоря, разнообразный: мы легко переходим от Офелии Винтер к No Doubt, от Менелика к Бритни Спирс, от Offspring к Ларе Фабиан.
– Ты можешь припарковаться на стоянке перед Па-де-Ролан, – говорит Агата, убавляя звук.
– Окей.
Дорога ведет нас мимо дома, где выросла Мима. Ностальгия охватывала ее каждый раз, когда она его видела. Она комментировала перемены: свежеокрашенную стену, новые качели, подрезанный дуб. В этом саду, ничего не значащем в глазах прохожих, жили ее воспоминания.
Когда она перебирала их, мы слушали рассеянно, не понимая, как они для нее важны. Для нас это были слова, абстрактные картинки, для нее – часть жизни, связанная с настоящим. Теперь я это понимаю. Тот, кто вспоминает, видит все это перед собой, слышит, даже обоняет. Проживает в полной мере. Тот, кто слушает, может лишь попытаться визуализировать чужое воспоминание, да и то если наделен эмпатией или сюжет для него интересен. А если нет, просто терпеливо ждет конца истории, чтобы рассказать в свою очередь собственную или сменить тему.
Мима вспоминала о своем отце, который брал ее с собой на ферму, о матери, учившей ее вязать у очага, о бабушке, говорившей только по-итальянски, но больше всего – о любимом младшем брате. Он присутствовал во всех историях. До самой ее смерти он оставался ее лучшим другом. Брат уехал жить под Марсель, но воскресными вечерами, чтобы разогнать тоску, они созванивались: это был их ритуал.
В последний момент, неожиданно для самой себя, я сворачиваю с дороги, ведущей в Па-де-Ролан, и еду к деревне. Краем глаза я вижу, как Агата улыбается.
18:06
Не впервые я въезжаю за каменную стену кладбища Итсассу. Здесь покоятся родители Мимы, она водила нас сюда не раз. Она протирала надгробный камень и меняла единственный украшающий могилу горшок с цветами. Хрупкой и уязвимой Мима становилась только
