Алька. Огонёк - Алек Владимирович Рейн
Как-то раз, мне тогда было уже лет тринадцать-четырнадцать, бабушка подозвала меня и протянула фотографию, на фото был я именно в этом возрасте, стоящий с велосипедом, рядом двое незнакомых мне парней, такого же возраста, тоже с велосипедами. Я разглядывал и не мог ничего понять, несомненно, это был стопроцентно я, но одетый в одежду, которой у меня никогда не было, я не знал никого из тех парней, с кем был изображён на фото, и у меня не было велика. Я был растерян, всё никак не мог сообразить, в чём дело, а бабулечка хохотала надо мной до колик, потом сжалилась и сказала: «Это твой отец». Сказать, что меня это поразило до невозможности, ничего не сказать, я был даже подавлен – это было одно лицо, та же сутуловатость. Сходство наше в детском возрасте было поразительным, наверно, это была ещё одна из причин тёплого отношения бабушки ко мне.
Меня она баловала как могла. Любимым лакомством, из тех, что бабушка могла мне предложить, были оладушки с клубничным вареньем и молоком, и она частенько меня радовала ими. При этом хитрила, у неё заканчивались блинчики, но оставались молоко и варенье, и она предлагала допечь блинчиков, чтобы я доел всё без остатка, я соглашался, доедал, но тогда приходил черёд варенью или молоку, и всё начиналось сначала. Я объедался так, что просто сползал со стула и уползал с летней кухни под её заразительный смех. Она умела и любила играть в шахматы и решила научить игре меня. Для реализации своего плана она сама сделала шахматную фигурку и доску. Ну с доской ей долго возиться не пришлось, она взяла наклеенную на картонку большую старую фотографию, на которой был изображён дед с делегатами какого-то съезда или совещания во дворе Кремля, он какое-то время был заворгом ВЦИК РСФСР, наклеила на картонку белую бумагу, разлиновала и раскрасила её под шахматную доску. Храню эту картонку – шахматную доску с фотографией до сих пор как память о любимой бабуленьке, одну из немногих, сохранившихся после её ухода, вещей. А вот с шахматными фигурками ей пришлось повозиться, дело в том, что изготовила она их так же, как она делала это во время своей отсидки на каторге. Жевала белый и чёрный хлеб и из полученной массы лепила белые и чёрные шахматные фигурки, потом просушивала их. Сам процесс изготовления я не видел, но изделия её были твёрдые и прочные. Бабуля очень хохотала, когда я не поверил в технологию их приготовления, она часто меня удивляла каким-либо новым для меня умением.
На даче всегда были собаки. Сначала была овчарка – сука, псина крупная, злобного вида, но нрава вполне себе дружелюбного и была очень любвеобильна. В соответствии с зовом природы по весне она покидала родные пенаты, появлялась через пару недель в хорошем настроении и начинала стаскивать под дом тряпьё, а ещё месяца через полтора из-под дома начинало раздаваться попискивание целой оравы потенциальных волкодавов. После очередного кормления суку брали на цепь и отводили подальше, а мне давали задание забраться под дом и достать щенков, я лез и доставал эти чудесные, вылизанные до блеска, маленькие, ещё слепые, доверчивые комочки. Виталий Петрович складывал их в тряпочку и уходил, на вопрос куда, отвечал туманно и непонятно. Я раз навязался к нему в попутчики, по дороге он балагурил, рассказывал что-то интересное и весёлое, щенята иногда подавали голоса из узелочка, мы дошли вместе с ним до небольшого заболоченного прудика по дороге на станцию, там он размахнулся и бросил узелок прямо в центр пруда, обратно мы шли молча. А на следующий год Виталий Петрович выкопал на краю дачного участка яму, взял берданку и выстрелил собаке нашей в голову. Потом погрузил её в тачку, отвёз к яме и закопал, допекло его каждый год щенков топить, да и охранница она была никакая. Завели мы нового собакена, помесь фокстерьера, не помню, кобелёк это был или сучка, но щенков не производила, правда, имя клички, которую дали псу, было женского рода – Чита, наверно, всё же это была сучка. Она была подвижной, всегда носилась вдоль забора, протоптав такую тропу, будто там каждый день ходило стадо слонов на водопой, с энтузиазмом бросалась на всех входящих в калитку, сторожем была отменным. Муж Беллы написал её портрет, очень точно передав и внешность, и темперамент, у собак ведь тоже бывают разные характеры.
Со временем на даче у меня появился друг и несколько приятелей. Обычно мы проводили время вдвоём с другом, но, бывало, собирались вместе ребятами и играли в футбол у кого-то из нас на даче, нас было четверо или шестеро, но наши вопли раздражали наших старушек, и нас гоняли, поэтому перед игрой главным было договориться, у кого сегодня играть.
Один из наших дачных приятелей решил как-то похвастаться револьвером и принёс его в нашу компанию. Ствол был самый настоящий, никелированный, украшенный резьбой по стали, с перламутровыми выпуклыми накладками на рукоятке, одна из которых была чуть сколота. Это был очень маленький раган, такой револьверчик, вполне умещавшийся у меня на ладошке. У него даже спусковой крючок был складной, наверно, это был дамское оружие. Ни у кого такого не было, а у него был, но он им не очень дорожил, надоел, видно, во всяком случае, когда он предложил мне поменяться, я согласился сразу. Менял он его на камеру от автоколеса, перочинный двухлезвийный нож и три рубля. Камера ему нужна была, чтобы научиться плавать, нож, ну это понятно, нож нужен любому пацану, как без ножа? В ножички поиграть, срезать и обстрогать какую-нибудь веточку, да мало ли для чего нож может пригодиться. Ну, а трояк это понятно, с ним как-то повеселее, чем без, вдобавок часть нашей компании активно увлеклась игрой в карты на деньги. Особенно популярна была игра по названием «Ссека», а игры на деньги требуют наличия денег, а их то
