Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– Пойду, пожалуй, – словно нехотя молвил юноша, поднимаясь.
Ему захотелось снова громко постучаться в двери Галь, чтоб крепко обнять ее на прощание, но он сдержался.
Шимрит проводила Одеда Гоэля до двери, и, стоя одной ногой на лестничной площадке, вдруг ощутила горячий порыв обнять его так крепко, чтобы их измученные души слились воедино, и почерпнули друг у друга крупицы той силы, которой им так не хватало.
– Не оставляй мое дитя, – с упованием проговорила она, раскрывая ему объятъя, – что бы ни было, не оставляй ее!
– Как я могу? – воскликнул парень, соскользая в них. – Я ведь влюблен в нее по уши.
Когда он ушел, Шимрит неуверенно приблизилась к спальне дочери и прислушалась. Ни звука, по-прежнему. Может быть, Галь, истомленная, заснула? А, может быть…
Охваченная тревогой, мать, стараясь не скрипеть, надавила на ручку, и, к ее облегчению, дверь поддалась и отворилась. Видимо, неугомонная Галь, затаившись, ждала, когда Одед уйдет. Она действительно спала, но не под одеялом, а поверх него, одетая, лицом вниз и отвернувшись к стене. В любом случе, Шимрит не хотела ее трогать, тем более, что в комнате царила такая же затхлая мгла, как и в тот поворотный день, из-за спущенных жалюзей и закрытого окна. В этой давящей темноте мать не увидела, что с этажерки вдруг исчез фотопортрет Галь – тот самый, будь он трижды проклят!
* * *А Галь, на самом деле, только прикинулась спящей. Еле вытерпев за запертою дверью, пока Одед, этот придурок, перестанет ломиться к ней, и потом, пока он освободит дом от своего дотошного присутствия, она с облегчением рухнула на постель, предварительно отомкнув дверь обратно. Мать, увидев ее спящей, конечно же, не потребует от нее нового отчета о ее гадкой школьной жизни. Так и случилось: стоило непрошенной полоске света на пороге комнаты исчезнуть, как тотчас же хлопнула дверь ванной, затем раздался шум воды, и наконец, влед за шорохом шагов и стучанием кухонных шкафчиков, закрылась дверь хозяйской спальни и наступила тишина.
Как только ночь в доме вступила в свои права, Галь вскочила, как подброшенная пружиной.
Ее всю трясло от криков мамы, которые продолжали звенеть в ее ушах, от вопиющей слабости ее нового горе-парня, не предпринявшего ничего по-мужски решительного по отношению к ней за все это время, а только бегавшего за нею по-щенячьи, клянча крохи внимания, а главное – от оплеухи. Это был конец света. У Галь так и чесались руки перебить всю посуду в квартире, перевернуть всю мебель, посрывать люстры, прошибить стены. Свою фотографию, перетянутую черной лентой, она в сердцах швырнула на пол вместе с рамкой и истоптала ногами. Скрюченные и порванные воспоминания о недавнем предмете гордости девушки вылетели в окно. В помутнении рассудка, Галь жаждала лишь одного: как можно скорее упиться или получить свой кайф. Забыться, ни о чем не думать, удрать в молочные туманы и никогда из них не вылезти.
Дотерпев до долгожданной тишины, девушка выбралась, наконец, из своей спальни и схватила телефон. Не колеблясь ни секунды, она набрала Наора Охану, чей номер знала уже наизусть, и попросила о немедленной встрече, страшась обычного издевательского ответа: "не сейчас". Но, к ее удивленью, ее звонок в двенадцатом часу ночи только обрадовал Наора. Не сообщив, правда, о времени своего прихода, он повелел ждать его в парадном.
Галь, в полинялом спортивном костюме, ежась от ночного холода, проторчала на лестничной клетке в парадном черт знает сколько времени. Ей было нечего делать в доме, где даже стены, казалось, указывали на нее пальцем как на никчемную девчонку, дуру, хамку, невежу и тому подобное. Если слышались шаги или голоса соседей, девушка шмыгала в темные углы, чтобы ни с кем не столкнуться лицом к лицу. Чтобы скрасить себе ожидание, она представляла себе свой избавительный полет на крыльях полного отупеня. Ах, скорее бы уже принять таблетку, даже две, и спорхнуть с мертвой точки, на всю ночь, может, даже и на все утро!
Наконец, в дверях подъезда возникла знакомая фигура. Галь кинулась навстречу парню, который бесстрастно ее оглядел и насмешливо фыркнул:
– Что, ты под впечатлением от нашего родительского позорища, и поэтому вытащила меня в такое время?
– Тебе какое дело? – заладила нетерпеливая. – Вообще, откуда ты знаешь?
– А кто не знает? – самодовольно прыснул тот. – Бьюсь об заклад: об этом сраме уже легенды разошлись. Особенно о твоей маме.
Галь надоела эта "светская беседа", а реплика о ее маме не затронула ничуть. После пощечины. Стремясь поскорее выпросить у Наора свой допинг, она тотчас перешла к сути:
– Ты мне принес, что я просила?
– Принес, – спокойно хмыкнул парень.
– Давай сюда! – воскликнула несчастная, требовательно протянув ладонь.
– Пока не дам, – последовал жестокий ответ.
У Галь опять опустились руки. Когда же эта пытка кончится?
– Я не для этого примчался сюда, киска, как дурак, глубокой ночью. Мне на твои недомогания плевать. Я хочу получить сперва то, что мне надо.
– Чего ты хочешь? – прошипела злая кошка.
– Ты сама это знаешь. Не дашь – не получишь.
Поняв, что ей деваться некуда, Галь обреченно осмотрела парадное, пронизываемое снаружи мутным светом фонаря. Здесь все было обставлено по периметру искусственными деревьями в вазонах, увешанно зеркалами и досками объявлений. Да и мало ли кто мог еще появиться? Самое безопасное темное место находилось в самом низу лестницы, там, где ступеньки подбирались к бомбоубежищу. Туда-то она и повела Наора, и, нащупав гладкую поверхность стены, ибо глаза ее еще не привыкли к полному мраку, приготовилась встать перед ним на колени и выполнить свою обычную функцию.
Но, не успела Галь опомниться, как руки Наора схватили ее поперек туловища, развернули лицом к стене, и взялись за ее штаны.
– Эй, что ты делаешь?! – воскликнула, как ошпаренная, Галь, пытаясь вырваться.
– Молчать! – приказал Наор.
Галь едва успела упереться в стену липкими от холодного пота руками. В то же мгновение штаны ее сползли по бедрам, оголив беззащитный зад, ноги раздвинулись под пинком чужого властного колена, а корпус склонился вперед, к облицованному плиткой тупику. Долгие минуты девушка то и делала, что отжималась от стены, тогда как Наор Охана занимался с ней грязным, порочным, животным совокуплением. Никогда, даже в свои самые напряженные времена с Шахаром, Галь не подвергалась таким жестким половым истязаниям. Вслед за натертым от неожиданности влагалищем их вкусил также и задний проход. С непривычки, Галь ощутила резкую боль, и, застонав, забилась в лапах насильника, но Наор утихомирил ее, засунув ей в рот пальцы одной руки. Закусив его пальцы, Галь покорно дождалась,
