Аттестат зрелости - Илана Петровна Городисская
– На, держи, – протянул он ей вознаграждение за временные физические неудобства. – Бери, кисуня, наслаждайся, пока можешь.
Галь, чуть живая от новых страшных ощущений, выхватила бумажный сверток и лихорадочно развернула его. К ее большому изумлению, там оказались не таблетки, а мелкий белый порошок. Наор словил ее обманутый дикий взгляд и пояснил:
– Ты получила повышение по службе. Так держать!
Глава 10. Раскрутка
Лиат Ярив была готова рвать и метать. Когда ее разъяренная мамаша, вернувшись с собрания, рассказала о том, что там происходило, она поняла раз и навсегда, что ни друзей, и ни группы поддержки у нее нет, и что все, что ей остается, это открытая борьба не на жизнь, а на смерть. Теперь она будет плевать на всех. Кроме Шахара Села. Она отвоюет его, как трофей, любыми правдами-неправдами. Победителей не судят, а победа будет за ней. Что же касалось Галь Лахав, то после услышанного и пережитого тогда, на заднем дворе, Лиат ее нисколько не боялась. Что могла сделать ей опустившаяся наркоманка? Смешно!
Разумеется, то, что Шахар продолжал откровенно вздыхать и томиться, исподтишка взирая на Галь, задевало ее очень глубоко. Обиженную Лиат иногда так и подмывало злорадно сказать ему о новых похождениях его бывшей куклы, но она, усилием воли, подавляла эти порывы. Будучи повязанной с королями шпаны, ей приходилось очень тщательно продумывать свои слова. Правда, Мейталь и Наор вроде о ней забыли, но девушка ни на миг не расслаблалясь. Более того: сейчас ей нельзя было и ни в коем случае повторить роковые ошибки соперницы.
Она напряженно думала, как бы вызволить Шахара из оков его прошлого. После того, как номер с изгнанием из класса не прошел, или почти не прошел, у сходящей с ума от безответного чувства попросту опускались руки. Обводить вокруг пальца идеалистку Галь, или романтичного слюнтяя Одеда, и даже ветренную Шели было куда проще, ибо душа ее не болела за них так же сильно, как за Шахара.
Впрочем, думала Лиат Ярив в сердцах, Шели Ядид, с ее опытностью в этом деле, вполне могла бы ей помочь, подсказать, направить. Ведь она уже долгое время находилась в постоянной связи с Хеном, и держала его, сумасброда, достаточно цепко в своих коготках. Хороша подруга! Стерва! Видит, как она мучается с Шахаром, и не проявит ни поддержки, ни сочувствия. Только и советует расстаться и забыть. Вот если б Хену надоело с ней встречаться и он переметнулся бы к какой-то другой девушке, как бывало раньше, тогда Шели стала бы понимать ее лучше, ибо оказалась бы, хотя бы временно, в ее положении!
Поэтому каждый день, приходя в школу, девушка убеждала себя быть мужественной и начеку. Правда, вряд ли теперь это постоянное внутреннее напряжение было ей необходимо, поскольку после позорного родительского собрания в классе стало заметно тише. Неприятельские стороны, конечно же, не бросились друг другу в объятия, но с виду угомонились. Также успокоилась и Дана Лев, изумленная неожиданными результатами собрания. Видимо, те исступленные папы и мамы все же донесли до своих отпрысков, что их поведение не останется безнаказанным.
Посреди этого неестественного штиля Лиат была как лодка без весел. Пока вокруг бушевали страсти, она, хотя и с грехом пополам, находила в мутных водах свою струю. Чего же ей было теперь ожидать? От кого? Ведь она как будто сделалась прозрачной, даже для Даны Лев.
Так пролетела целая неделя, началась другая. Стоял дождливый, ветренный февраль. Приближалась раздача табелей второго семестра. Это были последние школьные сертификаты перед самыми главными – аттестатами зрелости. Все в классе ужасно нервничали, ибо знали, что фактически забили на учебу. Лиат, отличница, тоже очень переживала и искала в Шахаре, с которым готовилась к текущим экзаменам вместе, признаки таких же переживаний. Но тот выглядел невозмутимым, словно уже приготовился смело принять результаты своей деградации в учебе. Только голубые глаза его помрачнели от размышлений, а переносицу прорезала еле заметная вертикальная складка. Если бы не их особые отношения, то единственное чувство, которое Лиат испытывала бы к нему сейчас, было бы искренним сопереживанием. Но увы! На войне было как на войне.
И вот, настал этот чертов день в середине февраля, на редкость ясный и погожий, как будто природа специально решила одарить издерганных школьников своим теплом чтобы смягчить им удар. Расписания занятий как такового в тот день не было, да и сам он заканчивался очень рано. Этот день был только началом для кого утомительного, для кого увлекательного периода, когда текущая учеба, фактически, завершалась, а вместо нее шли подготовки ко всему на свете: к карнавальной вечеринке, к выпускным экзаменам, а там – и к самому выпускному балу. Если в конце предыдущего года, в этот же самый период, был еще какой-то намек на организованность, то в этом году, когда все уже дышало окончанием школьных лет, абсолютный разброд достигал апогея.
И, соответственно моменту, все прошло очень тихо, практично и на скорую руку. Дана Лев появилась в классе со звонком, с кипою сертификатов под мышкой. Без всяких предисловий и особых пожеланий – что было ей совсем несвойственно – она зачитала в алфавитном порядке имена, и, закончив, удалилась, так же строго и бесшумно.
Еще и перемена не началась, а класс уже был распущен. Ученики сосредоточенно поникли над своими табелями. Их печальные оценки кричаще взирали на них со сверкающей, сложенной вдвое бумаги с тиснением, эмблемами и печатями. Одед Гоэль принял за Галь, которая опять отсутствовала, ее сертификат, и, приоткрыв его, содрогнулся при виде убогих цифр рядом с каждым предметом. Они не были провальными – видимо, педсовет постарался вознаградить несчастную за ее прошлые заслуги, но грань, отделявшая их от провальных, была очень тонкой. Кроме того, внизу табеля была выведена красная строка: "неудовлетворительное поведение". «Увы», подумал парень. Шимрит не преувеличила: его любимую вполне могли отчислить из школы. Сами же его оценки оказались ни плохими, ни хорошими. Ни рыбой, ни мясом. И на том спасибо, школа!
Такие же терпимые баллы оказались и у Шахара, к удивлению его и Лиат. Но душа отличника, не выдержавшая испытания с эссе, не прониклась признательностью к этим цифрам. Замкнутый, неподвижный, он просидел за партой с табелем в руке до самого звонка на перемену, и лицо его, похожее на маску, не отражало ничего.
Лиат же, готовой взвыть от своего краха как первой
