Автопортрет на фоне русского пианино - Вольф Вондрачек
Сильные руки, не дрожат, необязательно руки виртуоза.
Ну?
Что же мне сказать?
Ногти на левой руке растут у меня быстрее, чем на правой. Странно, правда? Заметив это, я стал обращать внимание и на большие пальцы ног.
И что?
Ничего.
Такими шутками Суворин развлекал скорее себя, чем других. Он не особенно церемонился. А вы знали, что Боулз, еще когда занимался музыкой, сочинил опус для труб, виолончели и двух птичьих голосов? И записал его на двери туалета в какой-то гостинице, по-моему, в Танжере, где тогда ошивался. К его чести надо сказать, увидев, как уборщица все начисто стирает, он не предпринял ничего.
Но по крайней мере успел сфотографировать?
Разумеется, нет!
Было видно, что он недоумевает, как это человек, которого он считает неглупым, мог задать подобный вопрос.
Суворин играл. Он игрок. Когда начал, ему мечталось иметь столько же времени, сколько у него сейчас. Достаточно времени, теперь оно служило временем для историй. Ему задавали много вопросов – в разговорах, на допросах. Лучше всего было не торопиться с ответом, как, входя в дом, иногда предпочтительнее воспользоваться задней дверью. В фактах ориентироваться сложнее, чем в намеках. На назойливость рекомендуется соглашаться. В этом смысле старость имеет свои преимущества. Мы лишь наполовину обитаем в настоящем, а будущим должны заниматься те, у кого оно есть, наши дети.
Суворин играет с ответами, как дети с пластилином. Откуда нам знать, кто сидит напротив?
Стало быть, нет никакого смысла говорить с визави прямо. Как вы думаете, что такое совершенство для концертирующего музыканта? Оно важно? Возможно? Насколько ценно? Совершенство делает все как надо или разрушает лучшее, ценнейшее?
Девушка ничем не отличается от меня. Она ничего не знает. И я ничего не знаю. Никто из нас ничего не знает. Никто не знает ничего. Что такое совершенство? Тот, кто это знает, не знает ничего. А ведь вопрос решающий, решающий, возможно, все, что имеет отношение к занятиям музыкой. Серьезный вопрос. Вопрос есть, а ответа нет. Чувство юмора тут не поможет. Нужно на что-то решиться. Когда я преподавал в Харьковской консерватории, мне приходилось решать каждый день. Там учились способные молодые люди, которых я мог либо взять к себе в группу, либо отвергнуть. Как выбрать? Все-таки имелось несколько ориентиров. Тот, кто начинал греметь, имел немного шансов. Как и те, кто слишком явно хотел произвести на меня впечатление. Я не царь. Я не державствую, я поддерживаю. Чувствую, когда человек себя переоценивает. Укротителя львов, если он себя переоценит, разорвут в лоскуты. Канатоходцу не стоит там, наверху, строить из себя Нарцисса. Хороший кузнец разговаривает с железом. Как прекрасно сказал поэт: но когда о себе возвестит ангел, будь один, чтобы принять его.
Так и я принимал молодых людей. Лист? Только не Лист. Шопен? Тоже нет. И, пожалуйста, не Брамса. Зато каждому пришедшему на экзамен я вручал симпатичную, довольно незначительную, на вид совершенно безобидную небольшую пьеску, ее легко сыграть с листа – Купельвизер-вальс Шуберта, всего-навсего листок из альбома. Опус, насколько мне известно, даже не пронумерован. По счастью, он играется максимум полторы минуты. Кое-кто, возможно, сочтет это несправедливостью. С моей же точки зрения, надежный способ. Кроме того, нельзя не принимать во внимание полторы минуты, когда за дверью толпа. Больше-то времени, по-моему, никому и не нужно, дабы показать, что умеешь делать правильно или неправильно, а мне больше не нужно, чтобы понять музыкальный ум студента. Выходит, мы подобрались к вашему вопросу о совершенстве. Однако не тешьте себя надеждой получить дельный ответ от меня или кого-либо другого. Как он может звучать?
Я уже и не рассчитывал. Суворин разогрелся, разговорился. Ладно, хватит, я просто вспомнил короткий вальс. Хотеть играть Шуберта в совершенстве – смертельный грех. В этом нет никакого смысла, решительно никакого. Напротив, его следует играть, как сказать, неловко, чуть навеселе, точнее спьяну, беспомощно, неуклюже, почти ни в чем не разбираясь, понимая или хотя бы угадывая эпоху, когда, весело танцуя, еще стыдились и краснели. Шуберт часто молчит. Все происходит внутри. Я видел людей, которые становились молчаливее, выпивая, а Шуберт умолкал, сочиняя музыку. Человек не знал, кто он такой, по меньшей мере не знал, что он великий гений. Я ничего не хочу слышать о бессмертии. Его надо иметь в сердце и в запястье.
Я слышал, как тяжело он дышит.
Еще одно, и на сегодня хватит. Часто, просыпаясь, утром или ближе к вечеру, тогда особенно, у меня возникает чувство, будто я мертв, – сильное, даже не неприятное чувство. Вот как надо играть Шуберта.
Его слова звучали у меня в ушах, когда я зашел в гостиницу «Империал» и, устроившись поудобнее с разложенными там зарубежными и отечественными газетами, заказал меланж. Всего через несколько минут в «Нью-Йорк таймс» я наткнулся на любопытное сообщение, статью: некий театральный режиссер ставит «Трамвай “Желание”» Теннесси Уильямса и ищет исполнителя главной роли, Стэнли Ковальски. И что я там прочитал? Соискатели у него не проигрывали сцену, не читали текст, ничего, что обычно велит делать режиссер, прежде чем назначить на роль. Он приглашал артистов по очереди и просил их произнести всего одно слово, ну хорошо, два: «Эй, Стелла!»
Разумеется, все, как вы и я, помнят фильм, ставший знаменитым благодаря главному исполнителю Марлону Брандо в роли Стэнли, и как он зовет свою девушку, как часто, нетерпеливо, с каждым вздохом все отчаяннее.
Одним окликом получить работу – вот она, полная правда о жизни огромного множества безработных артистов, перебивающихся официантами, курьерами, а кто с куражом – и боксерами, и ждущих шанса, единственного шанса, который изменит все, а потому каждый кандидат, разумеется, мысленно готовился к показу. И тут на тебе!
Как разогреться, если разрешено всего раз открыть рот? Как войти в напряжение, позволяющее развить личность, если это нежелательно?
Режиссер не производил впечатление человека, с кем можно поговорить, и это остро почувствовал один из соискателей, убежденный в своей способности выполнить то, чего от него ждут. Он даже привел подругу, тоже актрису, подыграть. Как и большинство, он в подробностях освоил актерское искусство Брандо, тренировал мышцы, поднимал гири, отжимался. Прорезал дырки в нестираной футболке, надеясь, что такой костюм даст ему защиту и уверенность. Он собирался выложиться полностью, сегодняшний день должен был стать его днем. И вдруг все выпарилось до минимума, до нуля. «Вы лучше идите», – посоветовала ассистентка режиссера его спутнице. Вежливо, но кто бы не услышал тут повеление убираться подобру-поздорову? Все в молодом человеке восстало против проституции, по-видимому
