Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
– Я вот тут подумал, придет меня сегодня кто-нибудь проведать или нет…
– Понятия не имею… Кстати, вам в любом случае не разрешены посещения.
Злиться бесполезно, и абсолютно бессмысленно пытаться убедить этого безмозглого недоноска, что ты совершенно нормален, а потому можешь встречаться с кем только пожелаешь. Однако ни доктор Селемеж, ни его ассистенты попросту не хотели признавать этого. Не далее как на прошлой неделе Анри уже предпринимал подобную попытку, получив в ответ всю ту же дурацкую, приводящую его в бешенство улыбочку. «Ну, разумеется, вы не псих! Вы совершенно нормальный. Так ведь у нас тут не лечебница; считайте, что это просто курорт, тихое место. Вам нужен отдых – хороший, продолжительный отдых…»
Все считали его сумасшедшим; это было видно по их глазам. Они выведали все, что только возможно. До чего же доктора любят копаться в чужом грязном белье! В этом смысле они даже хуже, чем адвокаты; им непременно нужно было представить все в черном свете. Они выудили из бедной мадам Лубэ историю с его гребным тренажером, эпизод с керосином и песок на полу. Им даже каким-то образом удалось прознать про тот случай, когда он переоделся нищим и устроил скандал у дверей Дюран-Рюэля. А еще про «Белый цветок», рыжих тараканов и тот случай, когда он заснул на открытии принцем его выставки. Также им было все известно и про сюртук из зеленого сукна, что идет на обивку бильярдных столов, и про красную рубашку, и про розовые перчатки, и про обед с кенгуру – одним словом, все-все. Подобно свиньям, роющим землю в поисках трюфелей, они повсюду совали свой нос. И если в газетах все это выглядело просто плохо, то в переложении на латынь – и вовсе ужасно.
Сквозь зарешеченное окно Анри разглядывал небо. Он еще не привык к этим решеткам, но ведь не был он привычен и к тому, чтобы за ним постоянно следили, приказывали, что делать, насильно кормили лекарствами, так же как ложиться спать в девять вечера и быть трезвым – хотя к трезвости он уже начинал постепенно привыкать. Но те несколько самых первых дней и ночей – они просто не поддавались описанию! Привязанный к кровати, лишенный всякой возможности пошевелиться, умирая от нестерпимого желания выпить… И еще эта боль от сломанной ключицы. Он звал, кричал, визжал, вопил, но так ведь в этом доме кричал не он один… Теперь он больше не кричал, и в награду за это его больше не привязывали. Его уже не считали буйным; он успешно выдержал испытание и перешел в разряд тихопомешанных! Вопрос же заключался в том, как долго еще его будут считать тихопомешанным и держать взаперти.
Анри принялся отчаянно тереть лоб.
– Что, голова болит? – поинтересовался опекун.
– Нет, нет. – Анри поспешно отдернул руку. – Все в порядке. Я замечательно себя чувствую. – Он отвернулся от окна. – Хороший денек, правда?
– Угу.
– Как вы думаете, можно нам погулять в саду?
Соглядатай с подозрением уставился на него:
– Ну… даже не знаю. Полагаю, что да. Но только без глупостей, договорились?
Вот так обычно разговаривают с тобой, когда ты псих. Все, что бы ты ни сказал, обязательно вызывает подозрение и таит в себе скрытый смысл. Дотронулся рукой до головы? Значит, у тебя болит голова и поэтому ты псих… Предложил прогуляться по саду? Значит, непременно собираешься залезть на дерево или задумал сбежать… Зевнул – ты псих. Сказал что-то – ты псих. Ничего не говорил – все равно псих…
– Я просто подумал, что неплохо было бы подышать свежим воздухом, – смиренно проговорил Анри. – Но, конечно, если вы считаете, что мне нельзя…
– Ну ладно. – Опекун поднялся из своего кресла-качалки. – Но только десять минут – не более!
Ранняя весна улыбалась ему с клумб с нарциссами; вот-вот должна была зацвести сирень. Цветы – молчаливые и верные спутники скорбящих, больных, умерших людей… Другие постояльцы сего скорбного места, также в сопровождении приставленных к ним опекунов, бесцельно бродили по дорожкам или сидели на скамейках. Благообразная пожилая дама мило улыбнулась Анри; а затем показала ему язык. Сад заблудших душ… Винсент был прав. Еще хуже уединения была близость по-настоящему умалишенных людей…
– Можно я возьму вот это? – спросил Анри, нагибаясь, чтобы поднять с земли перо вальдшнепа.
– Зачем оно тебе?
Конечно, чтобы съесть! Перерезать этим себе горло. Именно так Анри и ответил бы еще три недели назад, но теперь был уже человеком ученым. Одно неосторожное слово, и этот неотесанный болван опрометью бросился бы в кабинет, чтобы передать там их разговор слово в слово, а доктор Селемеж качал бы головой и цокал языком…
– Просто я подумал, что этим можно рисовать, – пояснил Анри, – если, конечно, для меня нашлось бы несколько листов бумаги и немного чернил. Я много рисовал раньше – до того, как попал сюда.
Соглядатай нахмурился, пристально посмотрел ему в лицо, но перышко взять все же разрешил.
В тот же вечер Анри выполнил свою первую цирковую зарисовку. Впервые время летело быстро. Стоявший рядом опекун наблюдал за ним поначалу настороженно, а затем уже с нескрываемым интересом…
– Я вижу, вы часто бывали в цирке, – дружелюбно заметил он. – Мне тоже очень нравится ходить в цирк. В выходной я часто хожу. Обожаю гимнастов на трапециях.
– Мне они тоже нравятся. А вы когда-нибудь видели, как выступают Морелли?
– У них получается неплохо, даже очень неплохо. Но все равно до Зуппини им далеко! – оживляясь, возразил опекун. – Эти Зуппини, они исполняют даже тройные сальто – а не просто двойные, как Морелли. И к тому же работают без страховки…
Разговорив опекуна, Анри принялся льстить его самолюбию и в конце концов подарил ему готовый рисунок.
Через несколько дней Анри вызвали в кабинет, где его уже дожидался в компании двоих ассистентов доктор Селемеж, широко улыбавшийся ему из-за своего огромного стола.
– Мы очень довольны вами! – объявил врач, поглаживая свою бородку. – Я с самого начала говорил, что вам просто нужен хороший отдых, и оказался прав. У вас улучшился аппетит. Память к вам возвращается, и грозные симптомы, наблюдавшиеся при вашем поступлении сюда, сейчас почти полностью исчезли. Мы с большим интересом просмотрели выполненные вами зарисовки. Можете в любое время пользоваться нашей библиотекой, если вам вдруг захочется перерисовать что-нибудь еще.
– Перерисовать? Но я не…
– Это поможет вам восстановить память. Что вы говорите? Вы не перерисовывали те картинки?
– Ну, разумеется, нет. Я сделал их по памяти.
– Это невозможно! В вашем состоянии…
– В моем состоянии! – Анри неосмотрительно повысил голос. – Неужели вы не
