Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Мадам Лубэ сбросила с себя одеяло, зажгла лампу и открыла окно. Холодная февральская ночь заставила ее зябко поежиться, но она все же выглянула на улицу, прислушиваясь, опираясь обеими руками о подоконник. Да это был Анри.
Она поморщилась и, горестно покачав головой, принялась одеваться.
Если бы не месье Пату, он бы так и не попал домой… Спал бы на скамейке, в подворотнях. Да где угодно, как бродяга. Ему самому было все равно! С тех пор, как получил то письмо, он словно лишился рассудка. Его больше ничто не заботило, и он не удосуживался даже расчесать собственную бороду или почистить ногти. Все его костюмы были порваны и заляпаны пятнами, и единственное, что она еще могла сделать, так это заставить его переодеться. Подумать только, а ведь когда-то он был таким щеголем! Теперь же вид у него был совсем больной, и иногда его было просто трудно узнать. Лицо, белое, словно луна, и на нем огромные глаза… Долго так не могло продолжаться. Ее не оставляло тягостное предчувствие, что с ним вот-вот должно случиться нечто ужасное. Мадам Лубэ проворно накинула шаль и снова высунулась в окно. Фиакр доехал до вершины холма, и теперь она могла разглядеть Анри – всклокоченного и воинственно размахивающего тростью. Его пронзительные вопли оглашали ночное безмолвие улиц.
– Да ты просто ничтожество, слышишь? Вот кто ты есть, Пату. Вечно суешь свой нос в чужие дела. И почему ты не перестанешь опекать меня? Я свободный гражданин. У тебя есть ордер на мой арест? За такие шутки тебя надо отправить на Чертов остров!
Вопли стихли, и вместо них послышалось пьяное хныканье.
– Послушай, Пату, мы же с тобой старые друзья. Я никогда не забуду, какой хороший совет ты дал мне насчет Мари. Ну разве ты не видишь, что я не хочу идти домой, а? Там полно тараканов. Давай пойдем куда-нибудь, только ты и я, и пропустим по стаканчику, а? Поговорим по душам? Нет? – И снова тишину улицы нарушили зычные вопли: – Ну тогда ты просто свинья, гадкий жандарм!
Из окна мадам Лубэ видела, как он борется с полицейским, норовя выскочить из фиакра на ходу. Это было жалкое зрелище! Она торопливо засеменила в кухню, налила чашку горячего кофе. Затем, запахнув на груди красную шерстяную шаль, поспешила на улицу.
Мадам Лубэ помогла Анри выбраться из фиакра, поддерживала его под руку, пока Пату расплачивался с кучером. Вместе они с грехом пополам затащили его по крутой лестнице на четвертый этаж, уложили на диван и принялись раздевать. Анри громко протестовал, отбивался, размахивал руками, но в конце концов им все же удалось натянуть на него через голову ночную рубашку, снять с носа пенсне и уложить спать. Постепенно его пронзительные вопли превратились в монотонное бормотание, затем в нечленораздельный лепет и в конце концов стали лишь беззвучным движением губ.
Анри заснул. Но они не решились оставить его одного и расположились рядом с диваном, переговариваясь шепотом.
– Сегодня вроде бы все обошлось, – заметила мадам Лубэ, с грустью глядя на спящего Анри.
– Да, сегодня было поспокойней. – При мягком свете лампы казалось, что на волевом лице Пату застыло выражение печальной задумчивости. – По крайней мере, он не блевал, как вчера.
Он принялся жевать кончик уса, сосредоточенно разглядывая собственные руки, сложенные на коленях.
– Но только если вам кажется, что ему стало лучше, то вы глубоко ошибаетесь, мадам Лубэ. Лучше ему не стало. А со временем будет все хуже и хуже. Я знаю, вы его обожаете, и мне он тоже симпатичен. Он нарисовал портрет моей Евлалии, и мне его очень жаль. Но долго так продолжаться не может. Он же пьет не просыхая; лезет со всеми в драку; мне же он доставляет куда больше хлопот, чем добрый десяток уличных шлюх. На прошлой неделе полез драться с сутенером, потому что тот, видите ли, дал затрещину своей девице! Хорошо еще, что мой человек прибыл вовремя!
Вы себе представить не можете, что он вытворяет! Знаете, что он устроил сегодня? Потихоньку удрал с Монмартра – недалеко, всего лишь на Ла-Виллет, вообразил себе, наверное, что уж там я его точно не найду. Зашел в бистро, где его никто не знал, и заказал по стакану всей выпивки, какая только была в заведении, – виски, ром, коньяк, вермут, абсент, кальвадос – смешал все и выпил! Этого было достаточно, чтобы убить лошадь. И если уж на то пошло, то лично мне кажется, что именно это он и пытается сделать – покончить с собой.
Мадам Лубэ плотно сжала губы и опустила глаза, в то время как Пату продолжал говорить с видом человека, которому хочется быстрее выложить все, что наболело на душе, и уже больше не возвращаться к неприятному разговору.
– Мадам Лубэ, нет смысла обманывать себя. Я видел много пьяниц, но он не просто пьяница, он не в себе. Серьезно. Он псих! Сумасшедший!
Сумасшедший! Это слово больно резануло по сердцу мадам Лубэ. Она не поднимала глаз, пытаясь скрыть слезы. Сумасшедший! Мог ли Анри и в самом деле сойти с ума? Тут не знаешь, что и думать! Конечно, вспоминая все те причуды, что она замечала за ним в последнее время, – то, о чем не знал Пату, – она и сама невольно начинала задаваться вопросом, а не лишился ли он рассудка! Взять хотя бы тот случай, когда он разлил керосин по всей студии, собираясь таким образом вывести тараканов. Ведь так и дом недолго спалить! Или когда распорядился натаскать наверх песка, потому что, видите ли, ему захотелось сделать студию похожей на пляж. И еще радовался! «Смотрите, мадам Лубэ, теперь здесь стало совсем как в Аркашоне». А та ужасная жаба! Одному Богу известно, где он ее нашел. Целый месяц держал эту безобразную тварь в своей комнате, посвятив все свое время ловле мух, чтобы накормить бедное животное. Он был просто-таки без ума от той жабы! «У нас с ней много общего. Видите ли, мадам Лубэ, она тоже безобразна. И никто ее не любит. Вот почему я должен хорошо с ней обращаться». Или этот дурацкий гребной тренажер, занятия на котором должны
