Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Следующий час пролетел незаметно. Он выпил две чашки чая, съел все печенье и теперь чувствовал приятную сонливость, сидя перед горящим камином, рядом с матерью, поддерживая приятный разговор, в то время как она делала вид, что хочет непременно посоветоваться с ним о том, что делать с Аннет.
– Она уже совсем старенькая и к тому же туга на ухо. К тому же постоянно отчитывает кухарку и горничную на каком-то диалекте, которого те не понимают, и разговаривает с Жозефом, которому уж самому шестьдесят восемь, как если бы тот был зеленым юнцом, только что поступившим на службу…
И затем все нахлынуло с новой силой.
Сначала Анри почувствовал, как напрягаются все мышцы его тела. В горле мгновенно пересохло, и эта нестерпимая жажда больно резанула по обнаженным нервам. Вся комната мгновенно заполнилась кружащимися в воздухе бутылками. Голос же матери то становился очень тихим, а то вдруг начинал звучать оглушительно. «Я должен держаться… я должен держаться», – в панике уговаривал он себя. И как в далекие дни детства, закрыл глаза и инстинктивно схватил мать за руку. Губы задвигались сами собой, звуки с трудом складывались в слова.
– Мама, мне нужно выпить.
Она уловила страдальческие интонации в его голосе и, ни слова не говоря, поднялась с кресла, поспешила из комнаты, мгновенно вернувшись с бутылкой коньяка в руках.
– Вот, Анри, выпей, – сказала она, наливая коньяк в его чайную чашку.
Он ухватил чашку обеими руками и принялся пить с такой жадностью, что немного коньяка пролилось на его сюртук. Ему тут же стало лучше.
– Прости меня, мама. – Достав из кармана носовой платок, Анри смахнул коньяк с лацкана сюртука, вытер губы. Затем поднял голову и заглянул ей в глаза. – Теперь ты все знаешь.
– Я знаю уже давно.
– Но единственное, чего ты еще не знаешь, – перебил он ее, сгорая от стыда, – это как много я пью. Я всегда пытался обмануть тебя, чтобы ты не почувствовала, что от меня пахнет перегаром. И поначалу очень гордился собой. Мне казалось, что я могу пить, как настоящий мужчина. Выпивка притупляла боль в моих ногах, и мне было чем похвастаться. Это своего рода компенсация того, чего мне не дано было получить. По крайней мере, я так считал. Но только теперь выпивка больше не снимает боль в ногах, а сам я пьянею. Напиваюсь до бесчувствия. Вчера меня тошнило в бистро, и им пришлось отвезти меня домой. Зачастую я не знаю, где нахожусь или как туда попал. Я больше не работаю. Забываю о назначенных встречах. Я растерял всех своих друзей. А сегодня, перед тем как прийти сюда, поссорился с Морисом… Мамочка, пожалуйста, помоги мне! Забери меня отсюда. Давай уедем – хоть куда-нибудь, где есть врачи. Я читал, что алкоголизм можно вылечить. Я хочу вылечиться. Я готов на все, на все ради этого. Поедем в Бареже. Нет, лучше в Эвиан! Поедем в Эвиан! Помнишь, мы были там однажды. Будем кататься на лодке по озеру…
Она горестно глядела на него. Это было так трогательно. И все же как человек может быть так чувствителен и в то же время так слеп? Он так никогда и не повзрослеет. Будет вечно находиться в плену иллюзий о своих ногах, о себе самом, о жизни вообще.
– Эвиан – это замечательно. Когда ты хотел поехать? – спросила она, стараясь поддержать Анри в этом порыве. Возможно, он прав. Может быть, доктора действительно смогут ему помочь. – А что, если выехать завтра? Тебе хватит времени на сборы?
– Ну конечно же хватит! – То, с какой решимостью он это заявил, вызвало у нее улыбку. – На сборы мне хватит и двух часов! Нужно будет только попрощаться с Морисом и мадам Лубэ. А ты не знаешь, когда отходит поезд – утром или вечером?
– По-моему, у меня в комнате где-то было расписание. Нет, не вставай. Ты все равно не знаешь, где искать. Я и сама уже не помню, где оно. Подожди, я сейчас вернусь.
Оставшись в одиночестве, Анри принялся с энтузиазмом мечтать. Эвиан. Да, они проведут там назабываемое время… Будут вместе кататься на лодке, выезжать на прогулки в экипаже. Там чудесная природа. А еще…
Но тут его душа словно разразилась смехом – это был беззвучный, похожий на деревянный скрежет смех, от которого по спине побежали мурашки, нервный, безудержный хохот, сотрясавший все его тело. «Идиот, неужели ты и в самом деле считаешь, что тебе удастся вот так запросто бросить пить, а?» Просто сказать: «Мамочка, отвези меня в Эвиан», – и все тут же будет хорошо и замечательно! Кататься с мамочкой на лодке – как трогательно! А что ты станешь делать, когда тебе до смерти захочется выпить, когда в горле пересохнет, а язык так распухнет во рту, что ты будешь даже не в состоянии проглотить собственную слюну? Что тогда? И когда ночью тебе захочется женщину, а рядом не будет «Белого цветка»? Что ты станешь делать тогда? Кататься на лодке по прекрасному озеру? Но вся беда в том, что все время на лодке плавать не будешь, а значит, снова потянутся бесконечные часы в шезлонге на гостиничной веранде, когда единственным занятием будет созерцание волшебной красоты Альп… Дурень, неужели ты не понимаешь, что это будет тот же самый Мальром, только в других декорациях? «Ты не смог вынести этого, когда был моложе, и думаешь, что способен на такой подвиг сейчас, став совсем взрослым – и к тому же успев превратиться в алкоголика. Иди отсюда! Возвращайся на Монмартр, в свои бистро. Уходи, пока не выкинул еще какой-нибудь фортель, который в очередной раз разобьет сердце твоей бедной матери. Скорее! Поторопись, пока еще не поздно. Вставай и беги! Беги, пока не вернулась мать, пока ты не оказался в ловушке».
Анри взял в руки трость; вышел из комнаты. Затем, воровато озираясь по сторонам, затаив дыхание, поспешил по пустому коридору, тихонько отодвинул щеколду на двери…
Мадам Лубэ заворочалась в постели и, вздрогнув, открыла глаза. Да, это Анри! Он возвращался домой – вернее, его снова несли. И конечно, пьян, как всегда.
Она приподнялась на локте и прислушалась. Он кричал на кого-то. Она тут же узнала его голос, доносившийся с улицы и сливавшийся со стуком копыт и грохотом колес по камням мостовой. Он ругался, кричал, словно безумный, угрожая перебудить весь квартал. Тот, кто когда-то был таким вежливым и учтивым молодым человеком! Интересно,
