Натюрморт с торнадо - Э. С. Кинг
Не может быть, что они врут.
Может, я просто притворяюсь, как с рыбками в Мехико или сегодня с Предположительно Эрлом. Может, я притворяюсь, что мои родители говорят друг другу: «Я тебя люблю», встречаясь между сменами. Может, я притворяюсь, что у меня нормальная семья, зная, что брат, сбежавший из дома, – это ненормально. Может, я всю жизнь живу внутри воображаемой картины. Не могу определить, что я по поводу этого всего чувствую. Но знаю, что мне неуютно. Постоянно.
Стоя в разных случайных местах
Я наблюдаю за мамой и папой в течение двух часов, которые они проводят вместе. Я наблюдаю за ними, стоя в разных случайных местах, – это моя фишка. Я стою за кухонной дверью, пока они обсуждают ужин.
– Сделаю феттучини «Альфредо», – говорит мама.
– Только с чесночным хлебом, – говорит папа.
– Ты его и приготовь, – говорит она.
– Ладно, – говорит он.
Затем тишина, пока мама не подключает к телефону наушники и не включает себе тяжелый металл. Я за комнату слышу грохот басов Ларса Ульриха. И если вы думаете, что медсестры приемной скорой помощи / травматологии, которые слушают «Металлику», – это оригинально, то вы ошибаетесь. Многие ее коллеги тоже обожают металл. Мама говорит, что металл дает им чувствовать себя дома, когда они находятся вдали от хаоса аварий, хамящих пьяниц и инсультов.
Папа ненавидит металл. Он готовит чесночный хлеб. Я слышу, как открывается дверь духовки. Слышу, как закрывается дверь духовки. Слышу, как он заводит таймер. Он говорит: «Двадцать минут, и готово».
Мама не говорит ничего, потому что не слышит его сквозь наушники. Если слышит, то, наверное, просто кивает. Я их не вижу. Только слышу.
Я поднимаюсь в коридор на втором этаже и слушаю, как папа говорит по телефону в своей комнате. У него своя комната. У мамы своя. Я никогда не думала, что в этом есть что-то необычное.
Я мало что слышу. Я слышу, как папа дважды говорит: «Прости». Слышу, как он говорит: «До свидания». Услышав, как поворачивается ручка двери, я не двигаюсь с места. Мне все равно, что он меня увидит. Я поздравляю себя с тем, что оригинальнее большинства подслушивающих.
– А. Я тебя и не заметил, – говорит он.
– Я тоже, – говорю я.
Мне хочется спросить, перед кем он извинялся, но я молчу.
Спустя пятнадцать минут я кручу черный перец из мельницы на дымящуюся тарелку «Альфредо» и грызу кусок чесночного хлеба. Я жду, что они будут разговаривать за ужином, но не дожидаюсь. В перерывах между едой они говорят только со мной.
– Где ты сегодня была? – спрашивает папа.
– Просто гуляла по городу, – отвечаю я.
– Надо было сказать нам, куда идешь, – говорит он.
– У меня телефон был с собой. Могли позвонить, – говорю я.
Папа кивает и пожимает плечами.
Мама на секунду убирает руку под стол, и я было думаю, что она вытирает ее о салфетку, но ее салфетка лежит на столе возле тарелки.
– Я видела на твоем комоде билет в музей, – говорит мама. – Ты прогуливаешь школу, чтобы смотреть на живопись?
– Ты заходила ко мне в комнату?
– Доставка чистого белья. Мы не можем позволить себе дронов, – поясняет она. – Пока что.
– Что ты будешь делать со школой? – спрашивает папа.
– Буду исключаться, – говорю я.
– Отличный жизненный план, – говорит он.
Я пожимаю плечами и киваю.
Мама с секунду смотрит на меня, потом делает глубокий вдох. Но прежде чем она может что-то сказать, заговариваю я:
– Думаю, я просто отчислюсь на этой неделе, если не возражаете.
– Я возражаю, – говорит папа.
Мама жует свой чесночный хлеб.
– Без диплома ты не поступишь в колледж, – говорит папа.
Мама говорит:
– У Пикассо не было диплома.
Папа пожимает плечами. Мама убирает руку под стол. Я сижу и ем, потому что, что бы они ни говорили, в школу я не пойду.
Я стою в кабинете, пока они убирают со стола.
– Ты разгрузил посудомойку? – спрашивает мама.
– Нет, – говорит папа.
– Чем ты весь день занимался? – спрашивает мама.
Папа молчит. Я представляю, как он пожимает плечами.
Мама выключает воду и говорит:
– Мне нужно собираться на работу.
Проходя через кабинет, мама пятится, держа руки в карманах худи и направив их в папину сторону, пока не замечает меня. Тогда она разворачивается и через гостиную идет нормально, а потом поднимается наверх – принять душ и собраться на работу.
Не думаю, что они любят друг друга. Не думаю, что они друг другу даже нравятся. Не могу решить, что об этом думать, но я вдруг чувствую себя очень одинокой.
С тех пор как я удалила свой профиль в Социалке, у меня не осталось ничего, кроме реальной жизни. Вот это и есть моя реальная жизнь. И вообще, к тому моменту, как я удалила профиль, все мои контакты со мной расконтачились. Вики-победительница-выставки написала бредовый пост о том, что ее оклеветали, и что она невиновна, и что все, кто знает, о чем она, должны заблокировать клеветника.
Я ни на кого не клеветала.
Я просто задала вопросы, которые задал бы любой другой на моем месте.
Вики-победительнице-выставки еще повезло, что я не задавала вопросов по другим темам. А то другие темы были.
Долгая история.
Мехико – День Первый – Вомиторий
На первый день, когда мы приехали в отель и зарегистрировались, нас должны были отвести в номер, но вместо этого работник отеля отвел нас к своему рабочему столу со словами, что должен «провести нас по карте курорта». Мы с мамой хотели пи'сать, но сели в кресла перед столом, потому что нам так сказали. Папа не сводил глаз с наших чемоданов, которые лежали на тележке рядом с двадцатью другими тележками. Лобби было большое и просторное. Мягкие скамейки, вентиляторы на потолке, бар, маленькое пианино, пение экзотических птиц. Рай.
С Брюсом тогда еще все было хорошо. Он очень ждал нашей совместной поездки. Он только закончил первый курс в колледже. Сказал, что ему очень надо было отдохнуть.
Работник за столом, Алехандро, так тараторил, что мы за ним не успевали. Он не говорил ни о карте, ни об отеле.
