Смерть приходит с помидором - Светлана Аркадьевна Лаврова
– Вы мне сделаете ЭЭГ, Варвара Вадимовна? Когда опухоль височной доли убрали, приступы почти совсем прошли, такие редкие стали, нестрашные. Ну мы и… того. Я скрывала беременность, пока могла, а то они бы приказали убить ребенка.
– Ну и зря, эпилепсия не противопоказание для беременности, по крайней мере, ваша форма эпилепсии, она же не наследственная, она из-за опухоли. И опухоль у вас была доброкачественная, и рецидива давно нет, и приступы редкие. Думаю, и энцефалограмма у вас хорошая. Сейчас сделаем. Сейчас шапочку наденем чистенькую, новую. Митя, положите в тот контейнер вот эту, в которой мы Федорова смотрели, я потом помою. Так. Хорошо. Сидите спокойно, удобно, глаза закройте. Пишем. Долго пишем, не шевелитесь. Голову лучше на подголовник положить. Откройте глаза. Закройте глаза. Теперь фотостимулятор. Нет, глаз не открывайте. Пишем. Звук. На фоностимулятор вздрагивание, видели? Это не эпиактивность, это нормально. Теперь, Митя, надо бы гипервентиляцию, то есть гипоксическую пробу, это когда пациент дышит глубоко и медленно, три минуты, но при поздних сроках беременности гипоксия неполезна для ребенка, так что обойдемся. Просто пять минут попишем фон в тишине. Ну вот, я же говорила, все хорошо. Никакой эпиактивности на ЭЭГ нет. Распределение ритмов хорошее, реактивность хорошая. Чуть-чуть замедление в правой передневисочной области, но это обычное дело после удаления опухоли. Рожайте вашего ребеночка. После родов снова на ЭЭГ на всякий случай. Кесарево будут делать? Ну и правильно. Вот заключение. До свидания. Пожалуйста.
Все, она ушла и меня не слышит. На самом деле рожать или не рожать – неоднозначный вопрос. Эпилепсия ведь разная бывает. Не обязательно – судороги всего тела, пена изо рта… Вот у одной пациентки приступ протекал так: она начинала видеть за плечом красавца-тореадора в плаще. Она отказалась от лечения – пусть стоит, говорит, а то мне так одиноко. А другая пациентка после удаления опухоли правой височной доли стала говорить стихами – так у нее приступы протекали. Прозой просто не могла. Или вот мне главный эпилептолог рассказывала: височная эпилепсия у бабушки восьмидесяти с лишним лет, приступы, как будто она летит над розовым садом, запах роз и ощущение полета. Предложили полечить таблеточками. Бабушка таблетки игнорировала, конечно. Кто же отказывается от полетов?
В позапрошлую пятницу была конференция «Онкология и беременность». У нас-то в нейрохирургии беременеть не возбраняется. А у общих онкологов – по-всякому. Разные формы рака по-разному на беременность реагируют. Есть даже формы, при которых возможно улучшение и самопроизвольное излечение при беременности, – вот это здорово! Но в общем тенденция ясна: настрого ничего не запрещается, женщина решает сама, взвешивая риск родить ребенка с метастазами, риск укоротить свою жизнь… и риск остаться навсегда бездетной.
Ага, назначены две пациентки из радиологического отделения. Обе очень милые, и обе с очень плохими предыдущими ЭЭГ. Метастазы в головной мозг, судорожные припадки. Сейчас я их вызову, сделаем ЭЭГ, мы успеваем до операции. Чем больше я в онкологии работаю, тем больше убеждаюсь: раком болеют исключительно милые люди. То ли эта болезнь поражает только хороших людей, то ли человек от страданий становится таким хорошим. Радиологические пациенты никогда не задают вопрос: «Ну как там у меня?» Наши – нейрохирургические – всегда задают и подробности выпытывают. Они смелее – в нейрохирургии больше доброкачественных опухолей, чем злокачественных, у нас реально после операции стать здоровым и дожить до глубокой старости. У них вероятность меньше, хотя тоже есть. Они предпочитают не спрашивать.
А те, кто только-только узнал свой диагноз, обычно задают другой вопрос. Не «ну как?», а «за что?». Вот тут я свирепею. Нельзя рассматривать болезнь как наказание. Потому что спросишь себя: «За что?» – и услужливая совесть подскажет вину – действительную или мнимую. И человек соглашается: «Да, есть за что меня наказывать. Да, я согласен с приговором». А это вредно! Это заставляет прекращать борьбу и принять наказание. Я просто уже язык намозолила, убеждая пациентов: болезнь не наказание! Болезнь – это враг! Его не принимать – с ним бороться надо! Вы будете сражаться, а мы поможем. Кто-то соглашается, кто-то нет, а ведь это правда. Многие формы рака излечимы полностью, нельзя сдаваться. Уже лет десять прошло, как зимой мимо окна моего кабинета пролетел человек – выбросился с девятого этажа. Он потом жутко торчал из сугроба по диагонали, пока не убрали. У него не было нестерпимых болей, не было безнадежной ситуации – он сдался. Никто не осудит, но обидно – а вдруг бы вылечили? Вот приходила к хирургам на консультацию бабушка, 75 лет – спина болит. «Посмотрите, – говорит, – сыночки, поди, у меня метастазы». Выяснилось, что 28 лет назад у нее был рак шейки матки, лечилась еще в старом диспансере – облучением. Проверили на метастазы – нету! Просто остеохондроз. А рака нет 28 лет! И наверное, уже не будет.
Ну конечно, как только соберусь делать ЭЭГ – так звонок. Да, слушаю! Да! А-а… ну этого и следовало ожидать. Спасибо, Витя, что сообщил. Позвонили из РАО – Федоров умер окончательно. Первый раз умер его мозг, второй раз – тело, уронив давление до нуля.
Ладно, а мы продолжаем нашу жизнь. Алло! Это первая радиология? У вас там для меня есть две девушки на ЭЭГ, посылайте. Да все равно, в каком порядке. С историями, пожалуйста.
Глава тринадцатая. И еще просто операция, каких много
– Варвара, что ставим? Пропофол, фентанил?
– Да, как обычно. Газы нельзя. Релаксанты на интубацию.
– Хорошо.
– Митя, вы помните, что я рассказывала про наркоз? Здесь интрамедуллярная опухоль С7ТН1, то есть она прямо в спинном мозге сидит на уровне с седьмого шейного по первый грудной. Хирург удалит опухоль и поставит фиксирующую систему из титана – винты и прочее, чтобы помочь позвонкам держать тело. Я буду стимулировать током проекцию моторной зоны не на коре, как в прошлый раз, а на черепе – транскраниально. Сквозь кость ток проходит плохо, поэтому надо большой ток и маленький наркоз без газов и релаксантов. Анестезиологу трудно, мне трудно, хирургу трудно – больной не почувствует боли, но может зашевелиться в любой момент. И все равно будет плохо видно, потому что у пациентки парез, а у меня – старый аппарат с низким током, а новый не покупают. Регистрирующие электроды ставлю на руки и ноги. В идеале с них должен быть М-ответ – вот такая загогулина. Нет, сейчас не будет – на интубацию вводили миорелаксанты, все мышцы расслабились и не ответят. Нет, без релаксантов интубировать нельзя. Опасно.
– Алексей Олегович, сколько винтов надо?
– Тридцать два.
– Сколько? У нас столько нет.
– Я же вам сказал вчера подготовиться! Вы операционная медсестра, должны все подготовить.
– Я подготовилась. Вы же не сказали, сколько винтов
