Смерть приходит с помидором - Светлана Аркадьевна Лаврова
– А если не повезет?
– Тогда будут прямые линии, если смерть мозга. Ага, лифт все-таки приехал. Пятый этаж, пожалуйста. Теперь главное – чтобы не застрял. Лифты старые. Вот на той неделе одного пациента успели отвезти в операционную, а второго не успели – лифты встали. Пришлось ждать, пока починят.
– Тьфу, тьфу, еще сглазите, – сплюнул лифтер. – Нельзя такие слова при моем лифте говорить. Он пожилой, мнительный, потеряет уверенность в себе и застрянет.
– Приехали. Осторожно выруливай, Митя, не врежься в косяк. Я регулярно врезаюсь. Вон уже выбоина от моего аппарата. Ну вот мы и в реанимации. Здравствуйте, Иван Сергеевич, сейчас мы ваши сосуды посмотрим… Вот сейчас подключим аппарат и поглядим, что там нашим мальчикам у вас не нравится…
– Он же в коме, – удивился Митя. – Он вас не слышит.
– Я всегда с пациентами в РАО разговариваю, – сказала Варвара, с усилием втыкая вилку в тугую розетку. – Сестры сперва удивлялись, деликатно поправляли: «Варвара Вадимовна, он же в коме, он вас не понимает». Теперь привыкли. Ну, во-первых, мне так легче работать: не бревну бесчувственному исследование делаю, а живому человеку, который просто «глазки закрыл» и разговаривать со мной не хочет, не нравлюсь я ему. А во-вторых… кто их знает, коматозных, что у них там в мозгах происходит. Мне один пациент говорил уже перед выпиской:
– А я вас помню, вы ко мне в реанимацию приходили, что-то непонятное делали и ласково так приговаривали.
Я говорю:
– Так вы же без сознания лежали!
– Ну и что, а я все равно помню.
Вот тебе и кома. Сейчас, Иван Сергеич, сейчас, что же я ничего найти-то не могу через височное окно. Височное окно – это место вот тут, на виске, косточки тонкие и в этом месте ультразвук хорошо проходит. А у него ничегошеньки не видно… Ага, давление низкое. При низком артериальном давлении плохо видно. Тогда через орбитальное окно посмотрю – сквозь глазное яблоко иногда лучше показывает. У моей питерской знакомой, врача-эпилептолога, муж пролежал в коме около полугода – осколочное ранение головы, Чечня, он военный врач. А когда в себя пришел, перестал общаться со своей матерью. Потому что мать (тоже врач) на третьем месяце болезни начала говорить жене: «Хватит его мучить, Ирина, давай откажемся, он уже не человек, кора погибла». А жена не согласилась – какой будет, такой будет. А он все слышал и понимал, оказывается, только не мог ни сказать, ни пошевелиться. Вышел из комы, еще полгода не говорил – моторная афазия называется. А письменная речь не пострадала, так он чтобы не быть семье в тягость, переводами подрабатывал, он английский и французский хорошо знает. Теперь речь восстановилась, он снова врачом работает. Мать так и не простил, а жену обожает. История как из сериала – но это правда. Ага, поймала сигнал от внутренней сонной артерии, параселлярный сегмент. Эх… ну я так и знала… теперь поищем все-таки среднюю мозговую через височное окно. Ну да, конечно. Нет, с Федоровым я разговаривать больше не буду.
На экране монитора рисовались отдельные «треугольнички» вверх и вниз, вверх и вниз… в систолу аппарат искусственного кровообращения двигает кровь туда, в диастолу – обратно, в систолу – туда, в диастолу – обратно. Реверберирующий кровоток, признак несостоятельного кровотока в мозге, признак смерти мозга. То есть клетки тела еще живы, потому что аппарат гонит по сосудам кровь и поставляет кислород в легкие. А мозг умер. Совсем.
– А в остальном теле? – спросил Митя, поеживаясь.
Варвара без слов поставила датчик под угол нижней челюсти. Там – внутренняя сонная артерия еще до входа в черепную коробку. Совсем другая картинка – выше изолинии все треугольники, кровоток вне головного мозга еще состоятелен. А в мозге уже нет, и нейроны погибли без питания.
– Тело еще живо. Мозг нет. Теперь для протокола еще энцефалограмму сделать, – Варвара отключила допплерограф, подключила энцефалограф и начала надевать шапочку с электродами. Надевала долго, потом долго всматривалась в монитор.
– Да, прямые линии, спасать некого. Теперь сказать реаниматорам, что вся их работа коту под хвост. Нет, никто не будет отключать аппарат искусственного дыхания, выдергивать трубку – зачем так драматично. Просто снизят дозу лекарства, которое искусственно поддерживает давление в мертвых сосудах мертвого мозга. А может, и снижать не будут. Он уйдет сам.
– Не совсем же прямые линии, вот тут какие-то зазубрины, – показал Митя на экран. Он боялся, что Варвара поднимет его на смех, скажет что-то типа «ты меня еще учить будешь», но та ответила сочувственно:
– Я понимаю, что тебе хочется, чтобы он ожил. Но вот эти черточки – наводка с кардиограммы. А вот здесь, в височных отведениях, наводка с поверхностного сосуда, видишь, она похожа на сигнал с допплера, когда я внутреннюю сонную под челюстью смотрела. Электрод стоит близко от сосуда. Это фоновый шум – аппарат не верит, что в мозге ничего нет, и ловит из окружающей среды все, что может поймать, – сигналы с кардиографа, сигналы с височной артерии, радиоволны, все-все.
– А говорили, что сегодня Смерть не придет, раз мы ее в бутылку спрятали, – разочарованно протянул Митя.
– Так она и не пришла. Формально он еще жив – тело живо. А если считать живым человека с живым мозгом, тогда он умер еще вчера – мозг его умер, – терпеливо объяснила Варвара. – Этот несостоятельный кровоток вчера точно был, просто меньше выражен, вот ребята и тянули изо всех сил. Вообще я за двадцать лет ни разу не видела, чтобы человек с реверберирующим кровотоком выздоровел. Но я читала, что японские ученые описали несколько случаев выхода из такого состояния. Правда, это были дети. Взрослые – никогда. И в каком состоянии эти дети вышли, насколько инвалидизированы – в той статье не написано. Но все равно. Никто не собирается отключать ИВЛ. Пойдем, ребенок, мне еще надо успеть до операции пациенткам из радиологии ЭЭГ сделать.
Глава двенадцатая. Просто одна энцефалограмма
– Вот хорошо, Митя, что ты мне помог аппарат везти, мы за один раз оба исследования сделали. А нас уже ждут у кабинета… А-а, Леночка! Что же вы не позвонили, а вдруг я на операции? Да какая хорошенькая, с животиком! Да
