Почтальонша - Франческа Джанноне
4
Январь–февраль 1935 года
Агата объявила новость в канун Рождества, за ужином. Когда все расселись за накрытым столом и приготовились поднять бокалы для первого тоста, она объявила, что Бог вновь одарил ее величайшим счастьем – она беременна.
По ошеломленному, застывшему лицу Антонио все поняли, что и для него это полная неожиданность.
– Ты уверена? – еле слышно выдавил он.
– Доктор сказал, что да, – ответила Агата, утирая слезы.
Карло обогнул стол, подошел к ней и горячо поздравил:
– Я так за вас рад! – Он поцеловал невестку в щеку.
Анна подалась вперед и протянула руку с другого конца стола:
– Чудесная новость!
Агата пожала ее ладонь и повернулась к дочери, которая глядела на нее немного растерянно.
– Ты слышала? У тебя будет братик, – пояснила она, погладив себя по животу.
Лоренца распахнула глаза и кинулась обнимать Агату:
– Я так счастлива, мамочка! Прямо счастлива-пресчастлива!
Затем она покосилась на застывшего отца, будто колдовские чары превратили его в изваяние. Но на самом деле Антонио парализовали нахлынувшие яркие воспоминания о первой беременности Агаты. Те бесконечные, удушающие девять месяцев, когда жена то и дело разражалась слезами, боялась оставаться дома одна и идти в магазин, если ее некому проводить. Ночи превратились в ад – Агата никак не могла уснуть, а дни проходили в бесконечных жалобах на усталость. К тому же приходилось тщательно взвешивать каждое слово, чтобы ненароком не задеть ее за живое. Как он сможет вынести этот кошмар снова, особенно теперь, когда Агата уже не девочка? И девять-то лет назад было тяжело, а уж сейчас, когда ей тридцать пять…
– А ты что скажешь, Антонио? – дрогнувшим голосом спросила Агата. – Ты словно призрака увидел, – добавила она, с неловкостью глядя на родню.
Анна и Карло обменялись красноречивыми взглядами.
– Папочка, ты не рад? Ну скажи же что-нибудь! – взмолилась Лоренца, тревожно заглядывая отцу в лицо.
– Да, – пробормотал Антонио. – Да, конечно, я рад.
Карло попытался сгладить неловкость:
– Он так счастлив, что просто потерял дар речи.
Агату, словно по волшебству, отпустило:
– Правда? – спросила она, нежно глядя на мужа.
Антонио наконец встал, подошел к жене, опустился рядом на корточки и поцеловал ее в мягкий живот. Кажется, никто не заметил, что в его движениях было нечто автоматическое, будто он играл роль согласно сценарию. Агата погладила его по волосам:
– Надеюсь, на этот раз будет мальчик.
Анна вскинула бровь, но промолчала.
* * *
Агата потеряла ребенка в самом начале третьего месяца, в последних числах января. Когда Антонио нашел ее на лестнице, скорчившуюся, в ночной рубашке, пропитанной кровью, он понял, что чрево его жены снова опустело. И в глубине души с облегчением выдохнул.
Вернувшись из больницы, Агата забралась в кровать, вцепившись в серебряные четки, и не вставала три недели. Временами бормотала молитвы, но отлично понимала – это был ее последний шанс стать матерью. И никак не могла с этим смириться.
Лоренца прибегала из школы, проходила через темные безмолвные комнаты, забиралась в спальню к матери и прижималась к ней. А Агата лежала, отвернув к стене потухшее лицо. Антонио возвращался с маслодельни к обеду и ужину, заглядывал в дверь и спрашивал, не нужно ли ей чего. Агата отрицательно качала головой и натягивала одеяло повыше. Тогда он просто ставил на тумбочку поднос с едой и кувшин воды, но жена к ним почти не притрагивалась.
– Тетя Анна, сделай что-нибудь, пожалуйста, – умоляла Лоренца.
В тот день она сама пробежала те несколько метров, что разделяли их дома, и постучалась к тете с дядей. Анна усадила девочку к себе на колени, крепко обняла и пообещала помочь. До этого она несколько раз приходила навестить Агату, но та будто не замечала ее присутствия. Потом Анна махнула рукой. В этом состоянии невестка слишком напоминала ей саму себя после смерти Клаудии. Тогда Анна тоже замкнулась в своем горе, отгородившись от всего мира. Она понимала Агату, но смотреть на эти страдания было выше ее сил.
На следующее утро спозаранку Анна постучала молоточком в дверь Антонио и Агаты. На руках у нее сидел Роберто, а свободной рукой она прижимала к себе томик «Грозового перевала». Антонио открыл дверь, заспанный, в пижаме и с торчащими во все стороны волосами.
– Как она? – спросила Анна.
Он лишь передернул плечами и скривил рот.
– Ясно, – коротко кивнула Анна. – Иди на работу. Я с ней побуду.
Она поднялась на второй этаж и осторожно приоткрыла дверь в спальню, впуская внутрь немного света. Положила книгу на комод и, по-прежнему держа Роберто на руках, раздвинула плотные шторы на окнах. Агата приоткрыла глаза, но тут же зажмурилась, недовольная ярким солнцем. Анна усадила Роберто в кресло, взяла книгу и придвинула стул к кровати.
– Я знаю, что ты не спишь, – сказала она.
Агата не ответила. Тогда Анна пристроила книгу на коленях, открыла на первой странице и принялась читать вслух:
– «Я только что вернулся от своего хозяина – единственного соседа, который будет мне здесь докучать. Место поистине прекрасное! Во всей Англии едва ли я сыскал бы уголок, так идеально удаленный от светской суеты»[10].
Она читала без остановки до самого обеда, а потом захлопнула книгу.
– Это конец? – слабым голосом спросила Агата, открыв глаза.
– На сегодня – да, – улыбнулась Анна. – Продолжим завтра.
Она вернулась на следующее утро. И потом приходила каждый день в течение двух недель. Анна готовила на всех, терпеливо кормила Агату с ложечки. Зачерпывала из синей жестяной баночки крем Nivea и втирала его в сухую кожу ее рук, скрупулезно массируя кутикулы. Пару раз даже заставляла Агату подняться с постели – нужно было помыть ей голову.
– Потом сразу ляжешь обратно, – успокаивала она больную.
Когда Агата ненадолго засыпала, Анна клала книгу на тумбочку и, стараясь не шуметь, на цыпочках выходила из комнаты, бесшумно прикрыв за собой дверь. Она потягивалась, разминая затекшую спину, спускалась на первый этаж и варила себе кофе. Пила его не торопясь, прохаживаясь по дому. Пыталась представить себе маленького Карло – как он дремлет на зеленом диване, играет на ковре или с веселым визгом носится из кухни в гостиную. Должно быть, тот еще сорванец был, думала она, улыбаясь своим мыслям. Задерживала взгляд на кресле у окна, в котором теперь всегда сидел Антонио, а когда-то проводила дни его мать. Карло почти никогда о ней не рассказывал. Стоило Анне завести разговор, он бормотал что-то невнятное и спешил сменить тему. Она лишь знала, что мать была для него одновременно и призрачно далекой, и удушливо близкой. А когда она умерла, Карло не слишком убивался. По крайней мере, так он сам говорил.
От кресла Анна обычно шла к закрытой двери в кабинет Антонио, но всякий раз останавливалась как вкопанная. Ей отчаянно хотелось туда заглянуть, но она сдерживалась из последних сил. «Мама сказала бы, что входить без разрешения – ужасно неприлично», – одергивала она себя. Но однажды утром Анна обнаружила, что дверь приоткрыта – должно быть, Антонио спросонья забыл ее закрыть. Она тихонько вошла и огляделась. Одну стену сплошь занимал деревянный стеллаж, плотно уставленный книгами. «Неужели Антонио и правда все их прочел?» – недоверчиво подумала Анна. У противоположной стены стояли бархатный
