На санях - Борис Акунин
Короче, никто из однокурсниц экзамена не прошел. Хорошо получалось только воображать, как с ними трахаться. Но ведь и это надоест, с одной и той же. Что за секс без волнения, без приключения, без праздника?
Так и выработалась Теория Брака. Не универсальная, все люди разные, а персональная — для себя. Она была логическим развитием Теории Жизни, которую Марк разработал еще в школе.
Из чего состоит жизнь большинства людей? Из скучных, тягостных будней, перемежаемых короткими передышками: уикендами, каникулами-отпусками и прочими праздниками. Следовательно, самое лучшее в человеческом существовании — праздник. А отсюда какой вывод? Правильно: надо стремиться к тому, чтобы в жизни как можно больше дней были праздничными. В идеале вообще все. Чтобы, когда будешь помирать, оглянуться на минувшие годы и подумать: моя жизнь была праздником.
Точно таким же должен быть и брак. Праздничным. Без скуки, без нудных пятидневок. Сплошной уикенд и Новый Год. Чтобы любовь не приедалась, не вытаптывалась повседневностью, бытом, всяким там «пропылесось-ковер» и «вынеси-мусор».
План вырисовывался следующий. Во-первых, как можно дольше не жениться. Во-вторых, выбрать такую подругу жизни, которая тоже хочет не откладывать с получки на сервант, а радоваться. Жить порознь, причем в разных городах. Например, она в Ленинграде или в Таллине, в Риге, на худой конец черноморское что-нибудь типа Одессы или Севастополя. Куда кайфово ездить. У нее и у тебя своя работа, свои друзья, но вы любите друг друга, скучаете в разлуке, и каждая встреча — праздник, бешеный секс, фейерверк. Оба показывают себя с лучшей стороны, а не в затрапезе. Само собой, никаких киндеров. На кой они? А если любовь закончится, то расстаться без склок, без «раздела жилплощади» — по-хорошему, по-дружески, с благодарностью. Владимир Высоцкий с Мариной Влади так живут. У него своя карьера, у нее своя. Красиво же.
Но на курсе не было таких девушек, как Настя. Такие Марку вообще нигде не встречались. Вот сидит она рядом, просто сидит. Молча. Смотрит на сцену, видно только профиль. А время идет. Концерт скоро закончится. Она уйдет, и больше ее не увидишь. А если бы… если бы жить вместе… (Он на миг зажмурился). Можно было бы смотреть на нее всё время. Совершенно невозможно представить, что это когда-нибудь надоест. Вообразить же что-то большее — нет-нет, не то, а просто поцелуй, прикосновение к этим чуть раздвинутым в улыбке, приоткрытым губам — Марк себе не давал, чтоб не закружилась голова.
Теория, которой он так гордился, в которую верил, лопнула. Не выдержала испытание Настей.
Время шло, время заканчивалось. Конец каждой композиции, каждой песни приближал момент, когда Настя встанет, попрощается и уйдет.
— Спасибо, — сказал Борода, небрежно поклонившись залу. — Мы исполнили всё, что собирались. — Повернулся к кулисам. — Гривас, старик, мучас грасьяс.
— Еще, еще! — завопили задние ряды.
Марк тоже вскочил, закричал:
— Еще!
Но Козлов, козлина, махнул музыкантам рукой, и они пошли со сцены прочь.
Сова поднялся с пола, Настя — со стула.
— Я говорил. Это тебе не ВИА «Веселые ребята», «Люди встречаются, люди влюбляются, женятся», — сказал Богоявленский, обращаясь к Насте. — А в субботу мне обещали два билета в Дом Кино, на закрытый просмотр «Таксиста». Там вообще давилово, только членов Союза кинематографистов пускают. Послезавтра, когда приду на твой дэрэ, точно буду знать, получилось или нет.
Говорил так, будто Марка рядом не было. Он исчерпал свою полезность.
А Настя улыбнулась и сказала:
— Огромное тебе спасибо, Марк. Интересно было. Особенно первая часть. Жалко что короткая. У меня послезавтра день рождения. Мы толком даже не поговорили, тут шумно. Я про твоего дедушку хочу поспрашивать. Ну и вообще — буду очень рада. Приходи, если свободен. Придешь?
Он молча кивнул. Боялся, что сорвется голос.
— Запиши адрес. Только учти: никаких подарков. И цветов не надо. У нас не принято. Семейная традиция. Мама говорит: «Рождение — само по себе подарок».
— Такая уж это семья, не похожая на другие, — торжественно произнес Сова и подмигнул, что означало: «Ну, тебе и свезло». — Бляхин-фэмили!
ТУЧКОВ-ЧЕТВЕРТЫЙ
По вторникам только лекции, три пары: партсовпечать, научком и техгаз — «Теория и практика партийно-советской печати», «Научный коммунизм», «Техника газетного дела». Марк был собран, нацелен на решение поставленных задач. Самая трудная — наладить отношения с отчимом. После воскресной ссоры тот глядел волком, не обменялись ни единым словом. Утром, когда Марк уходил в универ, отчим выглянул из кабинета, на «доброе утро» только хмыкнул, дверь закрыл. Надулся не на шутку. А надо во что бы то ни стало выяснить как можно больше про долбаного Панкрата Рогачова, нашего якобы дедушку. Кажется, это единственное, что Настю в нас интересует.
Всю первую пару Марк перебирал варианты.
Чистосердечное раскаяние с глубочайшими извинениями. Типа: простите засранца, папаня. Противно, конечно, но если ничего другого не придумается, придется. Только надо заручиться артиллерийской поддержкой от мамы. Сначала поговорить с ней, душевно, о том, что он видит, как она мучается из-за этой хрени и ради нее готов сделать шаг навстречу, хотя отчим кругом неправ. Ей это понравится. Мирные переговоры вести в ее присутствии, никуда Рогачов не денется, сменит гнев на милость. А после этого раскрутить его на ля-ля про родословную — пара пустяков. Он обожает трындеть про революцию, про гражданскую войну.
В общем, к концу лекции продумал весь сценарий, по пунктам. И на второй паре переключился на другую тему, тоже головоломную. Как все-таки быть с подарком? Про «не надо ничего дарить» знаем, слышали. Все так говорят. А припрешься с пустыми руками, увидишь, как другие вручают букеты да свертки-коробки, и провалишься под землю от стыда. И так, поди, будешь на этом великосветском мероприятии самым замухрышным, в своем румынском кримплене и вельветовых самостроках… Но что если у них там,
