На санях - Борис Акунин
И разъединился.
Марк тут же позвонил Сове. Сказал: план немного меняется. Придется мне тоже подъехать — Васильев меня знает, а вас нет. Без двадцати встречаемся, не опоздайте.
— Сам к нам выйдет? Вообще супер! — восхитился Богоявленский. — Спасибо, Маркс, ты чемпион мира. Я у тебя в долгу, как в шелку. Заодно познакомишься с моей принцессой. Я ее еще никому из наших не показывал, будешь первый.
Поглядеть на гебешную принцессу, конечно, тоже любопытно, но главное — Сова понял: Маркс зря языком не треплет. Если пообещал — сделает. Хоть живого Григория Васильева за шкирку приволочет.
ТЕОРИЯ БРАКА
Время надо было рассчитать так, чтобы ни в коем случае не прийти первым — еще не хватало! И так уже too much, что специально приперся из дому провести его величество с фавориткой на увеселение. Но и припоздниться ни в коем случае нельзя: Сова появится без двадцати, а без четверти уже должен выйти Гривас. При этом не парк Кусково, за кустами не спрячешься. Прямая, как палка, улица Герцена, и перед входом толпень. Не из нее же выныривать — будет ясно, что топтался в ожидании, как шестерка.
В общем, встал на углу, высовывался, следил за подъезжающими к ЦДЛ тачками. Не на метро же Сова привезет свою фифу.
Из-за этого просчета чуть не пропустил. Толковище на тротуаре действительно было ломовое, и не обычного домлитовского замеса, не дяди-тёти интеллигентного вида. В основном молодежь, притом хиповая: у парней хайр до плеч, герлухи тоже с распущенными волосами, многие в банданах, портки у всех клешеные. Если б под фонарем у входа не мелькнула ярко-красная аляска Богоявленского, Марк его прозевал бы.
Подошел, окликнул.
— Хай! Ты давно тут?
— Только что подгребли от метро, — сказал Сова, протягивая руку. — Знакомься, Насть, это и есть Маркс, сын писателя Рогачова.
— А чего не на тачке? — спросил Марк, глядя на девушку. — Я вообще-то Марк, Маркс это кличка.
— Я догадалась, что кличка. Настя.
Лицо нежное, большеглазое, с улыбчивыми губами, то ли ненакрашенными, то ли помада такая незаметная, ресницы длинные и густые, но натуральные, не накрашенные. Ëкалэмэнэ, какая же красавица! В первую минуту Марк даже не обратил внимания, во что она одета, а всегда срисовывал прикид автоматически, сразу зачисляя объект в ту или иную социальную категорию.
Но одета подруга Совы тоже была топово. В темно-синее велюровое пальто со спущенным на плечи капюшоном, шапка «боярышня», оленьего меха — всё не «березовое», привозное. В общем как есть принцесса. И больше всего это чувствовалось по тому, как она держалась. Выпендрежа — ноль. Улыбается просто и мило. Протягивая руку, сняла перчатку, хотя обычно герлы, изображающие светскость, этого не делают — типа дамам не обязательно. Кисть узкая, теплая, ногти коротко остриженные, без лака.
С тоскливым чувством подумалось: господи, почему всё в жизни достается богоявленским. Ладно карьерные ништяки, ладно шмотки-загранки, но еще и самые лучшие девушки, о которых только мечтать.
— Савва хотел взять такси, но на метро быстрее. Мне сюда по прямой, всего одна остановка от «Пушкинской», — сказала Настя.
Ну естественно — где еще и жить принцессам, если не в самом центре.
— Блин, билеты по двадцать рэ толкают. Ты нас точно проведешь? — спросил Сова, а Марк подумал, что не стал бы при Насте говорить «блин» — было в ней что-то такое.
— Диспозиция следующая, — деловито ответил Марк, с трудом отводя взгляд от Настиного лица. — С входными совсем чума. Гривас, в смысле Васильев, сначала ни в какую. Нет мест и всё. Пришлось наврать, что я приду с любовью всей моей жизни и матерью моих будущих детей. Только тогда он дрогнул. Так что ты, Сова, откатись в сторонку. А ты, Насть, будешь моя подруга сердца. Не до гроба, а на ближайшие пять минут.
Хорошо он это сказал — легко, весело. Настя засмеялась.
— Господин назначил меня любимой женой!
Шутка была незамысловатая, без претензии, и это ему тоже ужасно понравилось.
Встала рядом, взяла под руку, склонила ему голову на плечо.
— А потом что? — спросил Богоявленский. — Как я-то пройду?
— У Гриваса перед выступлением дым коромыслом. Он скажет на контроле, что у него двое гостей, и убежит. Вы пойдете на встречу с прекрасным, а я почешу по своим делам. И наша любовь, my fair lady, закончится, — шутливо поклонился он Насте.
Ее лицо было совсем рядом, от волос пахло какой-то дурман-травой, от которой слегка закружилась голова.
— Может быть, еще когда-нибудь увидимся, — сказала она, когда Сова отошел. — Я читала книги твоего папы. И наслышана про твоего деда, Панкрата Рогачова.
— Да? — изумился Марк. Отец отчима был какой-то большевик, расстрелянный в тридцатые годы. Отчим и сам его, кажется, почти не помнил.
— Ты наверно много про своего дедушку знаешь?
Разговор оборвался, потому что из дверей выглянул Гривас, нетерпеливо обвел толкучку взглядом. Все на него уставились, зашептались.
Григорий Павлович был прямо картинка. Львиная грива с легкой проседью, усы подковой, замшевый пиджак, шейный платок — даже если не знать, кто это, всё равно видно, что персона. Он один раз со смехом рассказал, как к нему в кафе подошла тетка и сначала попросила автограф, а потом спросила: а вы кто?
— Маркони! — крикнул Васильев. — Давай сюда! Привет, синьорита! Сорри, нет времени познакомиться!
Теперь все стали смотреть на Марка.
— Неистово одобряю твой выбор, — шепнул Гривас. — Совет ветерана: леску сильно не натягивай, бережность и терпение. — И контролерше: — Танечка, у меня еще двое гостей. На стулья у стены, лады?
Но не убежал, с улыбкой смотрел на Настю.
Она подошла:
— Не могу поверить, что вижу вас. Я читала все ваши книги.
Очень просто она это сказала, притом безо всякого смущения.
— Вношу поправку. Барышня Серебряного Века. — Гривас подмигнул Марку. — Естественность и грация. В СССР больше не производится. Ну, племя молодое, незнакомое, совет да любовь. Я побежал.
— Григорий Васильевич, — быстро произнес Марк. — Тут еще Настин брат. Тоже любит ваши книги. Проведите и его, а? Ну пожалуйста!
Ужасно ему захотелось побыть с Настей еще.
— Извини, старик, — развел руками Гривас. — Два стула для вас еле-еле втиснули.
— Он пионер, я его на колени посажу, — сказала вдруг Настя. В ее глазах мелькнули искорки.
Васильев не удивился — он писал и детские книги. Галантно промурлыкал:
— Буду завидовать вашему брату… Танечка! И еще третий, без места! Всё, бывай,
