Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- А, изволили прибыть?.. - воскликнул он не без удовольствия и в то же время мельком взглянув на сестру, сидевшую в какой-то сконфуженной и недовольной позе. Недовольна Юлия была, по преимуществу, его приходом.
- Вы там, батюшка, говорят, чудеса напроизводили, - продолжал инженер, - бунт усмирили, смертоубийство открыли!
- Было все это отчасти, - отвечал Вихров.
- А губернатора видели?
- Нет еще.
- Так как же это?
- А так же, завтра успею.
- Этого нельзя, - воскликнул Захаревский, - со следствия вы должны были бы прямо проехать к нему; поезжайте сейчас, а то он узнает это - и бог знает как вас распудрит.
- Пусть себе, очень мне нужно! - сказал сначала Вихров, но потом подумал, что инженер может опять куда-нибудь уехать, и он снова останется с Юлией вдвоем, и она ему сейчас же, конечно, откроет тайну свою.
- В самом деле, я съезжу, - проговорил он, вставая.
Юлия обратила на него умоляющий взор.
- Поезжайте, поезжайте! - говорил Захаревский.
Юлия спросила его тихим голосом:
- А к нам еще придете?
- Может быть, - отвечал Вихров и проворно ушел.
- Что, поразила его грустным своим видом? - спросил Захаревский сестру.
Та рассердилась на это.
- Что это у тебя за глупые шутки надо мной!
- Не шутки, а, право, уж скучно на все это смотреть! - отвечал с сердцем инженер.
К губернатору Вихров, разумеется, не поехал, а отправился к себе домой, заперся там и лег спать. Захаревские про это узнали вечером. На другой день он к ним тоже не шел, на третий - тоже, - и так прошла целая неделя. Захаревские сильно недоумевали. Вихров, в свою очередь, чем долее у них не бывал, тем более и более начинал себя чувствовать в неловком к ним положении; к счастию его, за ним прислал губернатор.
Вихров сейчас же поспешил к нему поехать.
Начальник губернии в это время сидел у своего стола и с мрачным выражением на лице читал какую-то бумагу. Перед ним стоял не то священник, не то монах, в черной рясе, с худым и желто-черноватым лицом, с черными, сверкающими глазами и с густыми, нависшими бровями.
Окончив чтение бумаги, губернатор порывисто позвонил.
В кабинет вбежал адъютант.
- Что же Вихрова мне? - произнес сердито начальник губернии.
- Он здесь, ваше превосходительство, - отвечал адъютант.
- Позовите его сюда!
Вихров вошел.
Лицо губернатора приняло более ласковое выражение.
- Здравствуйте, любезнейший, - сказал он, - потрудитесь вот с отцом Селивестром съездить и открыть одно дело!.. - прибавил он, показывая глазами на священника и подавая Вихрову уже заранее приготовленное на его имя предписание.
Тот прочел его.
- Когда же ехать туда надо? - спросил он священника.
- Сейчас же! - отвечал тот ему сурово. - В воскресенье они были для виду у меня в единоверии; а завтра, на Петров день, сбегутся все в свою моленную.
- Тут становой им миротворит. Моленная должна быть запечатана, а он ее держит незапечатанною; его хорошенько скрутить надобно! - приказывал губернатор.
Вихров молчал: самое поручение было сильно ему не по душе, но оно давало ему возможность уехать из города, а возвратившись потом назад, снова начать бывать у Захаревских, - словом, придать всему такой вид, что как будто бы между ним и Юлией не происходило никакого щекотливого разговора.
- С богом, поезжайте, - сказал ему губернатор.
Вихров раскланялся и вышел. Священник тоже последовал за ним.
- Не угодно ли вам будет со мной ехать, на моей паре? - сказал он, нагоняя Вихрова на улице.
- А это далеко?
- Нет, одна пряжка всего.
- Хорошо!
Согласием этим священник, кажется, остался очень доволен.
- Вам будет без сумнения, да и мне тоже! - говорил он. - А вот и кони мои, - прибавил он, показывая на ехавшую по улице пару, которою правил, должно быть, работник.
Вихров шел быстро; священник не отставал от него: он, по всему заметно было, решился ни на минуту не выпускать его из глаз своих.
- А кто такой становой у вас? - спросил его Вихров.
- Огарков, переведенный к нам из другой губернии, - отвечал священник.
- Ах, боже мой, Огарков! - воскликнул Вихров.
Оказалось, что это был муж уже знакомой нам становой, переведенный в эту губернию тоже по рекомендации Захаревских.
- У него жена, - этакая толстая и бойкая? - спросил Вихров.
- Она самая и есть, - отвечал священник. - Пострамленье кажись, всего женского рода, - продолжал он, - в аду между блудницами и грешницами, чаю, таких бесстыжих женщин нет... Приведут теперь в стан наказывать какого-нибудь дворового человека или мужика. "Что, говорит, вам дожидаться; высеки вместо мужа-то при мне: я посмотрю!" Того разложат, порют, а она сидит тут, упрет толстую-то ручищу свою в колено и глядит на это.
При таком описании образ милой становой, как живой, нарисовался в воображении Вихрова.
- Ужасная она госпожа, - знаю я ее! - проговорил он.
Груня чрезвычайно удивилась, когда увидела, что барин возвратился с священником.
- Я опять сейчас, Груша, уезжаю, - сказал он ей.
- Вот тебе раз! - произнесла она испуганным голосом.
- И тебя никак уже не могу взять с собой, потому что еду с священником, - шутил Вихров.
- Где уж, если с священником... А куда же вы едете?.. Опять к раскольникам?
- Опять к раскольникам.
- Ну, что, барин, вы нарочно, должно быть, напрашиваетесь, чтобы кутить там с раскольническими девушками: у них там есть прехорошенькие!
- Есть недурные! - шутил Вихров и, чтобы хоть немножко очистить свою совесть перед Захаревскими, сел и написал им, брату и сестре вместе, коротенькую записку: "Я, все время занятый разными хлопотами, не успел побывать у вас и хотел непременно исполнить это сегодня; но сегодня, как нарочно, посылают меня по одному экстренному и секретному делу - так что и зайти к вам не могу, потому что за мной, как страж какой-нибудь, смотрит мой товарищ, с которым я еду".
Священник все это время, заложив руки назад, ходил взад и вперед по зале - и в то же время, внимательно прислушиваясь к разговору Вихрова с горничной, хмурился; явно было, что ему не нравились слышимые им в том разговоре шутки.
XII
ЕДИНОВЕРЦЫ[102]
Уже ударили к вечерне, когда наши путники выехали из города. Работник заметно жалел хозяйских лошадей и ехал шагом. Священник сидел, понурив свою сухощавую голову, покрытую черною шляпою с большими полями. Выражение лица его было по-прежнему мрачно-грустное: видно было, что какие-то заботы и печали сильно снедали его душу.
- Вы давно, батюшка, в единоверие перешли? - спросил его Вихров.
- Седьмой год-с, - отвечал священник.
- Что же за цель ваша была?
- Сначала овдовел, лишился бесценной и незаменимой супруги, так что жить в городе посреди людских удовольствий стало уже тяжко; а другое - и к пастве божией хотелось покрепче утвердить отшатнувшихся, но все что-то ничего не могу сделать в том.
- Стало быть, единоверие они не искренно принимают? - заметил Вихров.
- Хе, искренно!.. - грустно усмехнулся священник. - По всей России это единоверие - один только обман и ложь перед правительством! Нами, пастырями, они нисколько не дорожат, - продолжал он, и взор его все мрачней и мрачней становился: - не наживи я - пока был православным священником - некоторого состояния и не будь одинокий человек, я бы есть теперь не имел что: придешь со славой к богатому мужику - копейку тебе дают!.. Уж не говоря то, что мы все-таки тем питаемся, - обидно то даже по сану твоему: я не нищий пришел к нему, а посланник божий!.. Я докладывал обо всем этом владыке... "Что ж, говорит, терпи, коли взял этот крест на себя!"
- Зачем было и вводить это единоверие? Наперед надобно было ожидать, что будет обман с их стороны.
- Как зачем? - спросил с удивлением священник. - Митрополит Платон вводил его и правила для него писал; полагали так, что вот они очень дорожат своими старыми книгами и обрядами, - дали им сие; но не того им, видно, было надобно: по духу своему, а не за обряды они церкви нашей сопротивляются.
- В чем же дух-то этот состоит? - спросил Вихров.
Священник еще больше нахмурил при этом лицо свое.
- В глупости их, невежестве и изуверстве нравов, - проговорил он, главная причина, законы очень слабы за отступничество их... Теперь вот едем мы, беспокоимся, трудимся, составим акт о захвате их на месте преступления, отдадут их суду - чем же решат это дело? "Вызвать, говорят, их в консисторию и сделать им внушение, чтобы они не придерживались расколу".
- Но что же и сделать за то больше? - спросил Вихров.
- Как что? - произнес мрачно священник. - Ведь это обман, измена с их стороны: они приняли единоверие - и будь единоверцами; они, значит, уклоняются от веры своей, - и что за перемену нашей веры на другую бывает, то и им должно быть за то.
