Алексей Писемский - Люди сороковых годов
- Нет, ваше высокородие, - возразил голова, - сколько вот мы наслышаны, моленных сломано много, а мало что-то икон возвращают. Разве кто денег даст, так консисторские чиновники потихоньку отдают иконы по две, по три.
- Ну, да которые вам нужны были, вы тоже побрали их себе, - заметил Вихров.
- Да это, благодарим милость вашу, было немножко, - отвечал с улыбкою голова. - То, ваше высокородие, горестно, что иконы все больше родительского благословения, - и их там тоже, как мы наслышаны, не очень хранят, в сарай там али в подвал даже свалят гуртом: сырость, прель, гадина там разная, кровью даже сердце обливается, как и подумаешь о том.
- Я вам выхлопочу очень скоро, чтобы их рассмотрели, но как же, однако, ты их доставишь?
- Да уж буду милости просить, что не позволите ли мне взять это на себя: в лодке их до самого губернского города сплавлю, где тут их на телеге трясти - все на воде-то побережнее.
- Что же - в барках, что ли?
- Да-с, у меня этакая лодка большая есть, парусная, я и свезу в ней, а вам расписку дам на себя, что взялся справить это дело.
- Только ведь это надо сейчас же!
- Да мы сейчас же, судно у меня готово, совсем снаряжено, - проговорил голова, очень довольный, что ему позволили самому до города довезти святыню.
Через несколько времени в селе снова раздался вой и стон. Это оплакивали уносимые иконы. Сам голова, с чисто-начисто вымытыми руками и в совершенно чистой рубашке и портах, укладывал их в новые рогожные кули и к некоторым иконам, больше, вероятно, чтимым, прежде чем уложить их, прикладывался, за ним также прикладывались и некоторые другие мужики. Когда таким образом было сделано до тридцати тюков, их стали носить в лодку и укладывать на дно; переносили их на пелене, пришитой к двум шестам, на которых обыкновенно раскольники носят гробы своих покойников. Носившие мужики обнаруживали то же благоговение, как и голова, который побежал домой, чтобы перекусить чего-нибудь и собраться совсем в дорогу. Наконец лодка была совсем нагружена и плотно закрыта рогожками сверху, парус на ней подняли, четверо гребцов сели в подмогу ему грести, а голова, в черном суконном, щеголеватом полушубке и в поярковой шапке, стал у руля.
Почти все жители высыпали на улицу; некоторые старухи продолжали тихонько плакать, даже мальчишке стояли как-то присмирев и совершенно не шаля; разломанная моленная чернела своим раскиданным материалом. Лодка долго еще виднелась в перспективе реки...
Вихров пришел домой и дописал письмо к Мари.
"Все кончено, я, как разрушитель храмов, Александр Македонский, сижу на развалинах. Смирный народ мой поершился было немного, хотели, кажется, меня убить, - и я, кажется, хотел кого-то убить. Завтра еду обратно в губернию. На душе у меня очень скверно".
XI
ЮЛИЯ И ГРУНЯ
Дома Вихрова ужасно ожидали. Груня вскрикнула даже, когда увидела, что он на почтовой тройке в телеге подъехал к крыльцу, - и, выбежав ему навстречу, своими слабыми ручонками старалась высадить его из экипажа.
- Барин, я думала, что вы уж и не приедете совсем, - говорила она задыхающимся от радости голосом. - Благодарю покорно, что вы мне написали, прибавила она и поцеловала его в плечо.
- Я знал, что ты будешь беспокоиться обо мне, - отвечал Вихров.
- Ужас, барин, чего-чего уж не передумала! Вы другой раз, как поедете, так меня уж лучше вместо лакея возьмите с собой.
- Как это на следствие с горничной ехать - это противозаконно, возразил Вихров.
- Да я мальчиком, барин, оденусь; я уж примеривала с верхнего мальчика чепан, никак меня не отличить от мужчины - ужасно похожа!
- А что верхние? - спросил Вихров.
- Ничего-с!.. Барышня-то была нездорова. Все по вас тоже, говорят, скучает.
- По мне?
- Да-с. Ей-богу, люди их смеялись: "Что, говорят, ваш барин - женится ли на нашей барышне?.. Она очень влюблена в него теперь".
- И что же ты на это сказала?
- Я говорю: "Наш барин никогда и ни на ком не женится!"
- Отчего ж ты так думаешь? - спросил ее Вихров с улыбкою.
- Оттого, барин, куда же вам меня-то девать будет? Вам жаль меня будет: вы добрый.
Вопрос этот в первый еще раз представлялся Вихрову с этой стороны: что если он в самом деле когда-нибудь вздумает жениться, что ему с Груней будет делать; деньгами от нее не откупишься!
"Э, - подумал он, - где мне, бобылю и скитальцу, жениться", - и то же самое высказал и вслух:
- Не бойся, никогда и ни на ком не женюсь.
- Ну, вот, барин, благодарю покорно, - сказала Груня и поцеловала опять его в плечо.
- А то, барин, еще умора... - продолжала она, развеселившись, - этта верхний-то хозяин наш, Виссарион Ардальонович встретил меня в сенях; он наглый такой, ни одной девушки не пропустит... "Что, говорит, ты с барином живешь?" - "Живу, - говорю я, - где же мне жить, как не у барина?" - "Нет", - говорит, - и, знаете, сказал нехорошее. "Нет уж, говорю, - это извините, барин наш не в вас!" - "Ну, коли он не такой, так я за тобой стану волочиться". Я взяла да кукиш ему и показала; однако он тем не удовольствовался: кухарку свою еще подсылал после того; денег ужас сколько предлагал, чтобы только я полюбила его... Я ту так кочергой из кухни-то прогнала, что чудо!
- Что ж ты нравишься, что ли, ему очень?
- Не знаю, зачем уж так я оченно ему нужна; точно мало еще к нему разных мамзелей его ходит.
- А много?
- Много!.. Прескверный насчет этого мужчина.
В это время сверху пришел к Вихрову посол.
- Шлет уж - не терпится! - сказала Груня с гримаской, увидя горничную Юлии Ардальоновны.
- Барышня велела поздравить вас с приездом, - проговорила та, - и сказать вам, что если вы не очень устали, так пожаловали бы к ним: они весьма желают вас видеть.
- Хорошо, скажи, что приду, - отвечал Вихров.
Груня сделала при этом не совсем довольное личико, впрочем, молча и с покорностью пошла подавать барину умываться и одеваться.
Он, придя наверх, действительно застал Юлию больной. Она сидела на кушетке, похудевшая, утомленная, но заметно с кокетством одетая. При входе Вихрова она кинула на него томный взгляд и очень слабо пожала ему руку.
- Вы больны? - спросил ее Вихров, почему-то сконфуженный ее печальным видом.
- Да, немножко, - отвечала Юлия, а сама между тем с таким выражением взяла себя за грудь, которым явно хотела показать, что, напротив, - множко.
- Чем же, собственно? - спросил Вихров, садясь от нее довольно далеко.
- Я не спала все это время, а потому сил совершенно нет, - отвечала Юлия, устремляя на Вихрова нежный взор.
Он, со своей стороны, просто не знал - куда себя и девать.
- Послушайте, Вихров, - начала Юлия, - скажите мне, могу я вас считать себе другом?
- Сколько вам угодно! - отвечал он, стараясь придать начинающемуся разговору шутливый тон.
- И вы будете со мной откровенны? - продолжала Юлия.
- В чем могу! - отвечал Вихров, пожимая плечами.
- Скажите, - говорила Юлия (она в это время держала глаза опущенные вниз), - вы кроме Фатеевой не любили и не любите никакой другой женщины?
- Любил! - отвечал Вихров односложно.
- Но надеюсь, - продолжала Юлия, - что в этом случае ваш вкус не унизился до какой-нибудь госпожи - очень уж невысокого происхождения?
Вихров при этом взглянул на Юлию: он догадался, что она намекает ему на Грушу, - и ему вздумалось немного подшутить над ней за ее барскую замашку.
- А отчего же и не унизиться? - спросил он.
- Да потому что... - отвечала Юлия, вся вспыхнув и пожимая плечами, интересного тут ничего нет... может быть, впрочем, это только какое-нибудь временное увлечение?
- Может быть и временное, - отвечал загадочно Вихров.
Юлия не знала - как и понять его. Насчет Груши ей разболтал и этим очень обеспокоил ее брат Виссарион.
- Никогда он на тебе не женится, - бухнул он ей прямо, - потому что у него дома есть предмет страсти.
Юлия вопросительно посмотрела на брата.
- Я пятьсот рублей предлагал, чтобы получить только взаимность, - не приняла.
Виссарион более вящего доказательства не полагал и нужным прибавлять со своей стороны.
- Может быть - ты не нравишься ей, - проговорила Юлия, потупляясь.
- Ну да, не нравишься... Нравятся им только деньги, а если не берет, значит - с той стороны дают больше.
Тысячи мрачных мыслей наполнили голову Юлии после разговора ее с братом. Она именно после того и сделалась больна. Теперь же Вихров говорил как-то неопределенно. Что ей было делать? И безумная девушка решилась сама открыться в чувствах своих к нему, а там - пусть будет, что будет!
- Послушайте, - начала она, побледнев вся в лице, - за то, что вы мне открыли вашу тайну...
Какую ей Вихров тайну открыл - неизвестно.
- Я сама вам открою тайну.
Вихров понял, куда начинал склоняться разговор - и очень этого испугался. Главное, он недоумевал: остановить ли Юлию, чтобы она не открывала ему тайны; если же не остановить ее, то что ей сказать на то? К счастью его, разговор этот перервал возвратившийся домой Виссарион.
