Три Анны - Ирина Анатольевна Богданова

Может, так случалось потому, что вещи ещё не успели превратиться в экспонаты, по-прежнему оставаясь утюгом бабушки Насти из деревни Анциферово или прялкой с чердака в районном Любытине?

Провинциальные музеи дышали стариной, покоем и патриархальным миром, постепенно открывая свои секреты в таинственный мир отживших предков.

Сразу после завтрака Вилена Гуговна предложила пройти в залы. Их было пять.

– У нас, конечно, бедненько, музей молодой, но местные краеведы стараются, помогают, – немного стесняясь, объяснила хозяйка. – До выхода на пенсию я проработала учительницей в Олунецкой школе и вплотную историей края начала заниматься после одной необычной находки. Но о ней и о моих выводах я расскажу вам в конце экскурсии. Годы, знаете, располагают к размышлениям.

– Да, да, Вилечка, это ты верно заметила, – поддакнула Нонна Максимовна, и Аня удивилась, когда это дамы успели перейти на «ты»? Но, судя по всему, их симпатия оказывалась обоюдной, потому что Вилена Гуговна на реплику певицы, согнав к глазам лукавые морщинки, широко заулыбалась:

– Конечно, Нонночка. Но перейдём к нашей экскурсии.

Она подвела гостий к увеличенной фотографии чернокожего мужчины в широком пиджаке и заправленных в сапоги серых брюках, с гордостью прокомментировав:

– Это мой отец – Нгуги Черномордов. Родом он из Кении, но как вы, верно, догадываетесь, фамилию ему выдумали в России. Понимаю, что она звучит комично, но мы, Черномордовы, её не стесняемся. В русском языке клички всегда отражали суть вещей, иногда грубовато, но точно.

Папа был председателем колхоза «Красный Дроновец» и сделал для сельчан много доброго.

При словах про отца в голос Вилены Гуговны вплелись журчащие нотки, а глаза влажно заблестели от детских воспоминаний, отображающих всё доброе и вечное.

«Так вот она, разгадка прабабушкиных историй, про то, как дядя Нгуги весну встречал, – поняла Аня и взволнованно сказала:

– Моя прабабушка родом из этих мест, и в детстве часто рассказывала мне сказку про вашего папу.

– Неужели? – восхитилась Вилена Гуговна, схватив сухими ладошками Анину руку. – А как звали вашу бабушку?

– Как меня, Анна Ивановна Саянова, в девичестве Найдёнова.

– Саяновы? Найдёновы? Нет, я таких не знаю, хотя через мои руки прошло много учеников, – покачала головой Вилена Гуговна. – Но, впрочем, я не удивлена папиной популярностью – отец был человеком незаурядным и известным на всю округу. Я родилась в тридцать пятом году, когда отцу клонилось к пятидесяти годам. А в начале войны он одним из первых пришёл в Олунецкий военкомат и записался добровольцем на фронт. Хотя возраст у него был уже не призывной, но папа настоял на мобилизации.

– Умоляю, товарищ Гуга, не бросай колхоз, пропадём без тебя, – просили его в горкоме партии, но папа остался непреклонен. Он ответил:

– Когда на наше племя нападали враги, все мужчины брали в руки копья и бились до победы. А моё племя – теперь Олунец и Дроновка, и я должен защитить свою Родину.

Мы с мамой Фимой и сводным братом Жоресом проводили его на войну сразу после посевной.

Рано утром папа обошёл колхозные поля, проверил коровник, попрощался с доярками и ушёл, закинув за плечи вещмешок с одной парой белья и зубной щёткой.

– Не горюйте, дорогие, – подмигнул он нам с Жоркой на прощание, – как говорят у нас в России: «Где наша не пропадала!»

Он пропал через три года на Курской дуге.

Семье пришло коротенькое извещение, где было указано, что рядовой Нгуги Мбумбович Черномордов числится без вести пропавшим.

Резкая нотка в голосе рассказчицы сорвалась лопнувшей струной, заставив Нонну Максимовну резко всхлипнуть, а Анины губы дрогнуть от сочувствия, так чётко встало перед глазами слушателей сжатое поле и одинокая фигура усталого пожилого мужчины, упрямо шагающего к военкомату с тем, чтобы больше никогда не вернуться. Проклятая война!

Минуту молчания прервала Вилена Гуговна:

– Когда-нибудь я напишу про папочку толстую книгу. Его судьба вполне заслуживает потрясающего романа.

Метнувшийся к иконе на стене взгляд рассказчицы на несколько мгновений замер около тёмного лика, словно набираясь крепости.

– И вы знаете, после папиной похоронки мать совершенно изменилась. Из крепкой и уверенной женщины – заводилы местных активистов – она в одну ночь превратилась в убитую горем старушку, и все дни стала проводить на развалинах церкви, которую сама же и взорвала в тридцатые годы. Много лет, в любую погоду, преклонив колени на острые камни, мама простаивала на обломках храма. Из рядов коммунистической партии верующую исключили, но её это совершенно не тронуло и, как мне показалось, даже обрадовало.

Твердила мама только одно: «Это я во всём виновата, прости меня, Господи. И упокой душу некрещёного Нгуги, переведи на меня все его грехи, вольные и невольные».

При воспоминаниях о родителях голос Вилены Гуговны снова зазвенел слезами, но она с видимым усилием сглотнула, прочищая горло, и продолжила уже спокойно:

– А вот ещё одна судьба, косвенно связанная с нашим городом.

Взяв со стенда потрёпанную брошюрку в дешёвеньком переплёте, Вилена Гуговна благоговейно раскрыла её на первой странице, где сквозь блёклую печать угадывалась фотография крупного мужчины:

– Это знаменитый революционный поэт Демьян Кумачёв. По документам, он приезжал в наш город пропагандировать за Советскую власть.

Глубокий вздох рассказчицы подсказал Нонне Максимовне и Ане, что судьба поэта не баловала. Они угадали.

– Как у многих людей той эпохи, его жизнь закончилась трагично, – провозгласила Вилена Гуговна. – В тридцать седьмом году Кумачёва арестовали как врага народа, и вскоре в газетах появился яркий текст.

Кончик указки экскурсовода, прочертив дугу, уткнулся в газетный разворот, накрытый стеклом:

«Мы, рабочие, инженерно-технические работники и служащие ночных смен завода “Большевик”, заслушав сообщение о приговоре по делу предателя Демьяна Кумачёва, единодушно одобряем справедливый приговор суда, применившего к убийцам, шпионам и диверсантам высшую меру наказания – расстрел».

– Но расстреляв одного поэта, власть воспитала себе другого, – указка переместилась к другой газетной полосе. – По иронии судьбы, почти с такой же фамилией. Обратите внимание на эту газету «Известия» и на то, как на расстрел Демьяна Кумачёва ответил другой поэт – Василий Лебедев-Кумач:

«Как колокол набатный, прогудела

Страна, от возмущения дрожа.

Спасибо вам, бойцы Наркомвнудела,

Республики великой сторожа!

Предателей блудливая порода

Грозить не будет жизни и труду.

От всей души советского народа

Спасибо пролетарскому суду!» [6]

Проводя экскурсию, Вилена Гуговна нетерпеливо двигалась, словно готовилась перебежать к другому экспонату. Ей хотелось показать новым гостям как можно больше, но время