Шоссе Линкольна - Амор Тоулз
Дачес затараторил, как из пулемета. Он клялся, что никогда бы не выстрелил. Только не в Уотсона. Никогда в жизни. Но болтовню Дачеса заглушило одно-единственное слово, произнесенное братом. Билли звал его по имени, словно хотел кое о чем напомнить.
— Эммет…
И Эммет понял. Он кое-что пообещал брату на лужайке перед судом. И собирался сдержать обещание. Так что, пока Дачес верещал о том, чего никогда в жизни бы не сделал, Эммет считал до десяти. И чувствовал, как угасает в груди давнее пламя, как исчезает злость, — и наконец вовсе перестал злиться. Тогда он замахнулся и ударил Дачеса прикладом в лицо, вложив в этот удар все.
* * *
— По-моему, ты должен на это посмотреть, — настаивал Билли.
Когда Дачес рухнул, Билли ушел на кухню. Но почти тут же вернулся, и Эммет велел ему сесть на лестницу и там сидеть. Затем ухватил Дачеса под руки и потащил через гостиную. Он собирался протащить его через прихожую, засунуть в «студебекер», отвезти к ближайшему полицейскому участку и бросить под дверью. Но не успел он стронуться с места, как Билли заговорил.
Эммет поглядел на Билли — брат протягивал ему конверт. Очередное письмо от отца, раздраженно подумал Эммет. Или еще одна открытка от матери. Или карта Америки.
— Я потом посмотрю, — сказал Эммет.
— Нет, — Билли покачал головой. — Нет, по-моему, ты должен посмотреть на это сейчас.
Бросив Дачеса на пол, Эммет подошел к брату.
— Это от Вулли, — сказал Билли. — Открыть в случае его отсутствия.
Опешив, Эммет посмотрел на надпись на конверте.
— Он ведь отсутствует, да? — спросил Билли.
Эммет не успел еще решить, стоит ли говорить брату про Вулли или нет. Но, судя по тому, как Билли сказал «отсутствует», он уже знал.
— Да, — сказал Эммет. — Отсутствует.
Присев на ступеньку рядом с Билли, Эммет открыл конверт. Внутри лежала записка, написанная на почтовой бумаге Уоллеса Уолкотта. Эммет не знал, какого именно Уоллеса Уолкотта: прадедушки, дедушки или дяди. Но это не имело значения.
В письме, датированном двадцатым июня тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года и адресованном «Всем заинтересованным лицам», говорилось, что нижеподписавшийся, будучи в здравом уме и твердой памяти, завещает треть своего имущества, размер которого составляет сто пятьдесят тысяч долларов, мистеру Эммету Уотсону, треть — мистеру Дачесу Хьюитту, треть — мистеру Уильяму Уотсону и предоставляет им право распоряжаться этими средствами по своему усмотрению. Подпись: «Ваш любищайший Уоллес Уолкотт Мартин».
Эммет сложил письмо и понял, что Билли, заглядывая через плечо, тоже его прочел.
— Вулли болел? — спросил он. — Как папа?
— Да, — ответил Эммет. — Он болел.
— Я так и подумал, когда он отдал мне дядины часы. Потому что эти часы нужно передавать по наследству.
Билли задумался.
— Поэтому ты сказал Дачесу, что Вулли хотел, чтобы его отвезли домой?
— Да, — сказал Эммет. — Об этом я и говорил.
— По-моему, ты был прав, — закивал Билли. — Но про деньги в сейфе ты неправильно сказал.
Не дожидаясь ответа, Билли встал и пошел по коридору. Эммет с неохотой проследовал за ним к сейфу в кабинете мистера Уолкотта. У книжных полок стояло что-то вроде лесенки с тремя ступеньками. Подтащив ее к сейфу, Билли взобрался по ступеням, покрутил колесики, повернул ручку и открыл дверцу.
Эммет не знал, что сказать.
— Билли, откуда ты знаешь код? Вулли сказал?
— Нет. Вулли мне не говорил. Но он рассказывал, что его дедушка любил День независимости больше всех праздников. Поэтому сначала я попробовал один-семь-семь-шесть. Потом — семь-четыре-семь-шесть, потому что четвертое июля семьдесят шестого года можно и так записать. Потом попробовал один-семь-три-два — год рождения Джорджа Вашингтона, но потом вспомнил, что прадедушка Вулли говорил, что, хотя Вашингтон, Джефферсон и Адамс заложили основу республики, только у мистера Линкольна хватило мужества довести замысел до конца. Тогда я попробовал один-восемь-ноль-девять — год рождения президента Линкольна, и один-восемь-шесть-пять — год его смерти. И вот тогда я понял, что код должен быть один-один-один-девять, потому что именно в ноябре, девятнадцатого числа, Линкольн произнес свою Геттисбергскую речь. Вот, — Билли спустился с лесенки, — иди посмотри.
Отодвинув лесенку, Эммет подошел к сейфу — там под полкой с документами аккуратными стопками лежали тысячи новеньких пятидесятидолларовых купюр.
Эммет зажал рот ладонью.
Сто пятьдесят тысяч долларов, подумал он. Сто пятьдесят тысяч долларов были переданы Вулли в наследство старым мистером Уолкоттом, а теперь Вулли передал их им. Передал в завещании — подписал и датировал его надлежащим образом.
Теперь не оставалось сомнений в том, чего хотел Вулли. Дачес был прав. Деньги принадлежали Вулли, и он точно знал, что хочет с ними сделать. Поскольку его признали временно неспособным распоряжаться ими самостоятельно, он хотел, чтобы в его отсутствие друзья распорядились ими по своему усмотрению.
А что бы произошло, если бы Эммет, как и хотел, дотащил Дачеса до «студебекера» и высадил у участка?
Эммету не хотелось этого признавать, но и здесь Дачес был прав. Как только Дачес оказался бы в руках полиции и о смерти Вулли стало известно, чистый лист Билли и Эммета пришлось бы на неопределенный срок убрать в ящик. В дом нагрянули бы полицейские, за ними — члены семьи и адвокаты. Стали бы изучать обстоятельства дела. Описывать имущество. Ставить под сомнение намерения лиц. Задавать бесконечные вопросы. И слова об удачных совпадениях ничего, кроме подозрений, не вызвали бы.
Через несколько секунд Эммет закроет дверцу сейфа мистера Уолкотта. Это факт. Но по ее закрытии возможных исходов будет два. Первый: содержимое останется в целости. Второй: отсек под документами опустеет.
— Вулли хотел для своих друзей самого лучшего, — заметил Билли.
— Да, это правда.
— Для нас с тобой. И для Дачеса тоже.
* * *
Решение было принято, и Эммет знал, что действовать нужно быстро: привести все в порядок и оставить за собой как можно меньше следов.
Закрыв сейф, Эммет поручил Билли прибраться в кабинете, а сам принялся за остальную часть дома.
Для начала он собрал все инструменты, принесенные Дачесом: молоток, отвертки, топор — и унес в сарай рядом с пробитой лодкой.
Вернувшись в дом, Эммет прошел на кухню. Зная, что Вулли никогда не стал бы есть фасоль прямо из жестянки, он положил пустые банки из-под консервов и «пепси» в бумажный пакет, чтобы потом выбросить. Помыл ложку и убрал в ящик с приборами.
Из-за разбитой стеклянной вставки на кухне он
