Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
Было очень здорово выбежать босиком в соседнюю комнату, запрыгнуть к матери в постель и радостно сообщить, что больше у него ничего не болит, что ему очень хочется есть, а день с утра такой теплый и погожий – как раз для прогулки в экипаже по Английской набережной.
А лучше всего было завтракать на лоджии их апартаментов. Мать неизменно выходила в белом шелковом пеньюаре и снова выглядела молодой и счастливой. На выложенном красной плиткой полу играли солнечные блики, в ветвях деревьев весело щебетали птицы. А видневшийся за раскидистыми листьями пальм, искрящийся на солнце залив Анже был похож на синий ковер, по которому рассыпали пригоршню сверкающих бриллиантов.
В десять приходил недавно нанятый учитель. Он был неплохим человеком, но всегда казался очень голодным. Однажды они пригласили его на завтрак, и тот с жадностью набросился на еду и умял все до последней крошки. Казалось, дай ему волю, так он проглотит тарелку!
Еще одной забавой стали дневные прогулки в экипаже по Английской набережной. Мимо них проносились изящные пролетки, ландо и двуколки, в которых восседали, то и дело пощелкивая кнутиками, нарядные дамы. Их лакеи сидели тут же, невозмутимо сложив руки на груди, словно деревянные истуканы в высоких цилиндрах. Все это было замечательной темой для уличных акварельных рисунков.
Но лихорадка возвратилась. Вместе с ней вернулся и прежний шум в ушах. Все это случилось внезапно, ни с того ни с сего… И больше он уже не врывался по утрам в комнату матери, не было больше ни завтраков на лоджии, ни прогулок по набережной…
Пришел новый доктор. В отличие от предыдущих он не шутил, напротив, казался чем-то очень расстроенным. Он тоже приводил коллегу для консультации. Они долго совещались вполголоса, авторитетно кивали и солидно поглаживали окладистые бороды. Вынесенный ими вердикт звучал как «ярко выраженная органическая слабость; крайняя степень анемии, осложненная лихорадкой. Разумеется, это совсем не опасно, но все-таки понаблюдать не мешало бы». Они снова посоветовали лечение водами. На этот раз выбор пал на курорт Бареже.
Делать нечего, Анри с матерью отправились в Бареже, где все повторилось заново. Вскоре по приезде ему стало немного лучше, он даже смог прогуливаться в саду отеля, а также в сопровождении матери посещал общественный сад, где каждый день выступал городской оркестр. А затем ему снова стало хуже, странная болезнь возвратилась безо всякого предупреждения. Теперь он уже не вставал с кровати… Нечего было даже думать о том, чтобы наверстать пропущенные уроки в «Фонтанэ», не говоря уже о том, чтобы сесть за парту с одноклассниками.
– Госпожа графиня, воды Пломбье творят чудеса! – объявили доктора. – Да, госпожа графиня, вам непременно нужно отвезти мальчика туда!
И они отправились на воды Пломбье. Потом настал черед воды Эвиан. А еще несколько месяцев спустя – Гийон. А потом снова Ницца. А после Ниццы опять Амели-ле-Бен. Кто-то из врачей посоветовал Ломалу-ле-Бен, и там они тоже побывали. Потом последовал второй визит на воды Гийон… второй визит на воды Бареже… третий визит в Амели. В надежде на чудесное исцеление мать и сын побывали на всех известных и малоизвестных курортах. И везде странная болезнь проявлялась одинаково: короткий период кажущегося выздоровления и последующее затяжное обострение.
Теперь Анри большую часть времени проводил в кровати.
Жизнь потеряла всякий смысл, превратившись в тщетную погоню за потерянным здоровьем. Бесконечные переезды, череда сменяющих друг друга гостиничных номеров, похожих как две капли воды, лица услужливых хозяев гостиниц и озадаченных врачей.
Долгие месяцы сменяли друг друга. Так прошел целый год. Потом еще один.
Подобно судну, исчезающему за горизонтом, «Фонтанэ» тихо ушла в прошлое. Бульвар Малезарб, парадная лестница, застеленная красным ковром, парк Монсо, игры в индейцев, первый и последний «вечер с танцами» тоже остались в прошлом, превратившись в призрачные воспоминания. Единственной реальностью теперь была кровать, лихорадка, градусник, сменяющие друг друга доктора, столик у кровати, заставленный многочисленными аптечными бутылочками и пузырьками, и непрекращающийся шум в ушах. И конечно же, мама! Бедная, бледная мамочка, ее усталые глаза. Она всегда была рядом, сидела у кровати, улыбалась, тревожно смотрела на него, молилась…
На протяжении целого года или даже больше Морис, как и обещал, писал ему каждую неделю. Он оставался приверженцем канадской затеи, а потому каждое письмо было подписано не иначе как: «Твой товарищ-следопыт и кровный брат на всю жизнь!» Но потом постепенно письма стали приходить все реже и реже. И в конце концов закончились вовсе. Да и о чем было еще писать-то?
И вот наконец настал день, когда курортов, где они еще не побывали, уже просто не осталось, когда были перепробованы решительно все чудотворные целебные воды и получены консультации всех известных врачей. И тогда, через два года после отъезда из Парижа, они возвратились домой – в замок…
В замке все было по-прежнему – все те же зубчатые стены, угловые башни и башенки, запах сырости под вековыми каменными сводами, огромные камины, библиотека, где со всех стен хмурились закованные в сверкающие доспехи славные сыны рода Тулуз-Лотреков. Да и обитатели замка ничуть не изменились за время их отсутствия, если не считать тетушку Армандин, которая обзавелась каштановым париком и выглядела лет на десять моложе. Как и прежде, в саду порхали бабочки, длинные извилистые коридоры так и манили поиграть в прятки, а в стойле терпеливо дожидался юного хозяина верный пони Барабан.
Но Анри был слишком слаб, чтобы ездить верхом, гоняться за бабочками или играть в прятки. Он не мог удержать в руке даже карандаша. А до террасы он теперь добирался исключительно при помощи матери и Жозефа, которые заботливо поддерживали его под руки.
Однако наступил июнь, и Анри стало лучше. Перемена была настолько заметная, что они с матерью на радостях решили отправиться в гости в Сейлеран. Всю дорогу Анри оживленно болтал с Аннет и даже упросил ее спеть несколько прованских баллад. Восседавший на месте кучера Жозеф весело щелкал кнутом. Кругом все цвело, и расстилавшиеся по обеим сторонам дороги заливные луга ярко зеленели под лучами солнца, словно кто-то совсем недавно выкрасил их в веселый
