Мулен Руж - Пьер Ла Мюр
После четырех операций специалисты известили графиню, что недостаток кальция и прочих жизненно важных веществ в костях Анри сводит на нет все их усилия.
– Ему необходимо прежде всего укрепить кости… В этой связи, мадам, настоятельно рекомендуем вам курорт Роайян. Его воды принесут несомненную пользу…
И снова начались мучительные переезды. Роайян… Гийон… Мон-Дор… и опять Пломбье… Бареже… Эвиан…
Только теперь ноги Анри сковывал гипс. А долгие же переезды превратились в довольно трудоемкую процедуру, в ходе которой его несколько раз перекладывали с одних носилок на другие. Все начиналось с того, что одетые в белое санитары поднимали его с кровати и несли вниз, к черному ходу отеля, где уже дожидалась карета скорой помощи, в которой его доставляли на вокзал. Затем мальчика переносили в купе поезда; несколько часов спустя поезд останавливался на точно таком же вокзале, где тоже ждала карета, мчавшая их уже в другой отель, где его несли в незнакомую комнату и клали в незнакомую кровать, – и все начиналось сначала. На новом месте все было другим, только мучившая его боль оставалась прежней.
Доктора советовали это, доктора рекомендовали то… Один знаменитый хирург заявил, что до сих пор его лечили неправильно, и настоятельно советовал заново сломать кости и сделать новую операцию. Которая не принесла ровным счетом ничего, кроме новых страданий, оказавшись такой же бесполезной, как и все предыдущие. Другой известный врач в течение целых трех месяцев применял к Анри новую и доселе малоизученную методику лечения, так называемую «электротерапию». Третье светило гарантировало скорое выздоровление от лечебного массажа. Анри приходилось принимать горячие серноводные ванны, после чего его ноги и бедра усердно растирали опытные массажисты, которые хоть и много повидали на своем веку, но все равно неизменно отводили глаза, лишь бы не видеть мучений ребенка. Один врач советовал одно, потом другой рекомендовал что-то другое… Все было испробовано, и все оказалось одинаково бесполезно.
Постепенно доктора стали бывать у них все реже и реже. Когда же они приходили, то тихо переговаривались и многозначительно качали головами, признавая тем самым свое поражение.
К этому времени тупая пульсирующая боль стала для Анри частью его существования. Он попросту привык к ней – так человек, живущий у моря, со временем привыкает к постоянному рокоту прибоя: шум волн может быть то тише, то громче, но его присутствие постоянно. Иногда «атаки» повторялись, но со временем это происходило все реже и реже.
Так прошел год.
В конце концов сын и мать уверились в невозможности выздоровления. Под одной крышей с ними поселился незримый призрак по имени Безнадежность. Она витала повсюду – они ежеминутно, ежесекундно ощущали ее присутствие, тень ее то и дело нависала над кроватью больного. Адель и Анри даже избегали встречаться взглядами, чтобы нечаянно не увидеть в глазах самого близкого человека ее отражения. Мальчик уже привык к мысли, что ему уже никогда не суждено встать с кровати, что он уже никогда не сможет ходить. Теперь костыли, которыми он когда-то пользовался в Бареже, казались ему воплощением какой-то сказочной, недосягаемой свободы. Очевидно, его ноги навсегда останутся закованными в гипс. И он окажется на всю жизнь прикованным к кровати, рисуя на белом листе потолка воображаемые картины и угадывая время по крохотному лоскутку неба, видневшемуся в окне. Иногда к нему приходили воспоминания о «Фонтанэ», Морисе, играх в индейцев – но только теперь все это представлялось чем-то далеким и нереальным, как будто и не было ничего. Внешний мир исчез. Осталась только мама. Мама!.. Ее лицо было последним, что он видел вечером, забываясь тяжелым сном, и первым, что он встречал, просыпаясь по утрам. Ее бледное, осунувшееся лицо с безмолвной мольбой в глазах…
Ему исполнилось четырнадцать. Из-за долгой болезни щеки Анри приобрели восковую бледность, нос еще больше заострился, но вот кожа казалась по-детски нежной и гладкой. Рост его остался прежним, таким же, как и пять лет назад при их отъезде из Парижа. С виду он ничуть не изменился – все тот же мальчик, ученик младших классов «Фонтанэ». Время от времени мать разглядывала его узкую грудь, хрупкие запястья, слабые руки, с ужасом думая о том, что ее сыну суждено жить с телом ребенка.
Чудо произошло в Ницце. Они снова остановились в «Симье», где ему когда-то впервые удалось ненадолго побороть болезнь. И как тогда, через распахнутые окна из сада доносился аромат цветущих мимоз.
– Мама! Мамочка! Представляешь, у меня вчера ноги совсем не болели! – закричал он как-то утром, едва она появилась на пороге. – И сейчас не болят. И еще… – он осекся, внезапно смутившись, – сегодня утром у меня совсем не было температуры.
– Не было температуры! – Адель знала, что за долгие годы болезни он научился безошибочно определять свою температуру и без градусника, однако не смела надеяться. – Откуда ты знаешь? Ведь ты не доктор…
– А ты посмотри сама, – усмехнулся он.
Стараясь ничем не выдать охватившего ее волнения, графиня взяла градусник. Все верно, жара не было. За два последних года это первое утро без жара и лихорадки! Она сделала отчаянное усилие над собой, пытаясь усмирить бешено колотившееся в груди сердце.
– Что ж, посмотрим, что будет к вечеру, – подчеркнуто спокойно проговорила она, сумев взять себя в руки. – Ну, малыш, а что ты хочешь на завтрак?
Вечером температура осталась нормальной. И на следующее утро взгляд Анри был ясен, лоб не горел. Он улыбнулся, увидев мать в дверях.
– Налицо явное улучшение, – осторожно констатировал доктор по прошествии нескольких дней, нервно постукивая пенсне о ладонь.
В течение следующей недели выздоровление шло полным ходом – «замечательно, просто замечательно!». В первый раз за все время переломы действительно начали срастаться, и к концу месяца речь уже шла о том, чтобы снять гипс.
Тем не менее мать и сын все еще не могли поверить такому счастью. Они просто подолгу глядели друг другу в глаза, и их сердца переполняла невыразимая радость. У них было одно заветное желание – одно на двоих, о котором ни он, ни она не смели говорить вслух.
И вот настал день, когда доктор снял гипс и объявил, что лечение закончено. Конечно, его ноги после множественных переломов уже не смогут служить ему так верно, как прежде, но ходить Анри будет. Доктор был готов поклясться своей репутацией. Ходить он будет. Сначала на костылях. А потом – кто знает, что потом? Короче,
