Привет, красавица - Энн Наполитано
Сильвии казалось, будто ее намертво приварили к тротуару. Вместе с сестрами она вернулась домой, безропотно позволила матери облачить ее в розовое платье подружки невесты, попыталась справиться с непокорными волосами, но ее не покидало ощущение, что она по-прежнему сидит на тротуаре, глядя на проносящуюся мимо жизнь. Вот библиотека, вот Цецилия, ставшая бомбой замедленного действия, вот Джулия, буквально искрящаяся счастьем, вот Уильям на пороге своей новой семьи, вот Роза и Чарли, не ведающие, что на подходе новое поколение. Солнце достигло зенита, Сильвия с наклеенной улыбкой стояла у алтаря, но мысленно оставалась на том тротуаре, прикидывая, не поздно ли еще все повернуть вспять.
Уильям
Март 1982 — июнь 1982
Весь прием, от уклона до собственно прыжка, был хорошо знаком, и Уильям, взлетев на блок, сказал себе «поберегись». Он даже не успел договорить это слово, когда в него врезался здоровенный центровой в дредлоках и очках-консервах. Уже мощнее, чем был прежде, Уильям поставил корпус, но от столкновения и сам опрокинулся. В падении он сшибся с другим игроком и, перевернувшись на бок, грузно впечатался правым коленом в пол.
Кент подал ему руку, чтобы помочь подняться.
— Ты как?
Уильям его почти не слышал. Колено вопило. Уильям ощутил всю анатомию своего сустава, который вдруг уподобился замку из песка, раскуроченному коварной волной. Судья дал свисток, появились носилки, Уильям не сводил взгляда с колена. Он хорошо читал игру, а теперь вот прочел сопутствующие ей боль и туман перед глазами.
Для восстановления сустава потребовались две операции. Всякий раз, как в палату входили хирург и лечащий врач, Уильям напрягался, пытаясь понять, что они говорят. Воспринималась лишь информация о колене, все прочее как будто витало в немыслимом далёко. Он улавливал отдельные слова, обрывки фраз, но не их смысл.
Ему повезло — в палате он был один. Обычно в двухнедельный перерыв между операциями пациентов отправляли домой, но Уильяма оставили в больнице, поскольку искалеченной ноге требовалась фиксация в приподнятом положении, а его комната в общежитии была в трех лестничных маршах от парадного входа. Медсестры сказали, что в любой момент к нему могут кого-нибудь подселить, но никто так и не появился. Кент навещал его при первой возможности, однако, загруженный учебой, тренировками и работой в прачечной, не особо располагал временем. Джулия приходила ежедневно, порою дважды в день. Уже в дверях она исполняла балетные пируэты либо изображала строгую медсестру, а однажды вошла со стопкой книг на голове, которая рассыпалась на полпути к кровати. Уильям смеялся, хоть считал эти представления излишними, он был рад ей и без них.
Джулия принесла ему учебники, чтобы он не отстал в занятиях, поскольку до выпускных экзаменов осталось меньше двух месяцев. «Июнь 82-го мы запомним как самый яркий месяц в нашей жизни — окончание университета и свадьба», — говорила Джулия, смакуя важность двух вех. Уильяму нравились слова невесты, он восхищался ее способностью воспринимать жизнь как сплетение автомагистралей, в котором следует хорошо ориентироваться, и был счастлив оказаться в ее машине.
После ухода Джулии он подолгу пребывал в одиночестве и, не открывая учебники, скакал по каналам висевшего в углу телевизора. В беззвучном режиме смотрел игры «Быков». В свой последний визит Кент принес ему почту, и на одном конверте Уильям узнал тонкий, как паутина, почерк отца. Когда он взял письмо, его прошиб холодный пот. Уильям думал, что умертвил в себе всякую надежду касательно отношений с родителями, но весть от них вновь пробудила это нежеланное чувство. Он сунул письмо под подушку и попытался шугнуть надежду, как птицу, ненароком залетевшую в окно. Уильям уже давно смирился с тем, что он лишний в жизни своих родителей. Он почти не волновался, по телефону извещая мать о свадьбе, поскольку знал, чем кончится этот разговор, и переживал лишь из-за того, что огорчилась Джулия. После того телефонного звонка у родителей было время подумать, и вот они решили написать письмо. Они не в курсе, что Уильям в больнице, откуда им знать? Лечение оплачивал университет, и на предложение врача сообщить семье Уильям сказал, что это совсем не обязательно. Возможно, родители написали, потому что чуть-чуть устыдились. Теперь, когда Уильям стал взрослым и намерен жениться, они, вероятно, осознали, сколько всего пропустили в его жизни. Может быть, хоть сейчас они пожелали вернуться в нее. Вновь возникшая надежда, что в пространном письме родители просят прощенья за столь долгое безразличие, опять дала о себе знать холодной испариной. Помимо извинений, они, наверное, изъявляют готовность приехать на свадьбу.
Уильям выключил телевизор и вскрыл конверт. Он сразу понял, что никакого письма нет. Только чек. В строке сообщения коротко: «Поздравляем с бракосочетанием/выпуском». Чек на десять тысяч долларов. Глядя на ноли, Уильям подумал: «Вот теперь и впрямь все кончено». Он решил, что не обналичит чек, не прикоснется к этим деньгам. Сердцебиение стихло до невнятного шороха, Уильям по-детски запыхтел, чтоб не заплакать. Удивительно, до чего он расстроился. Как будто в нем что-то сломалось.
Тренер и команда навестили Уильяма в паузе меж операциями. Игроки пришли в спортивных костюмах, кое-кто из них, входя, пригнулся, чтобы не шандарахнуться о притолоку. Уильям посмотрел на ребят, сгрудившихся возле кровати, и внутри все оборвалось. Мир сужался, точно грифель заточенного карандаша, утратив краски и контуры.
Лица посетителей сияли бодрыми улыбками.
— Ты мо-лод-цом! — Кент стоял ближе прочих и в такт словам похлопал друга по плечу.
«Да нет, непохоже», — подумал Уильям.
— Сынок, что ни делается, все к лучшему, — откашлявшись, сказал тренер. — Ты хорошо поиграл, набрался опыта и вообще очень помог нам в турнире. Говорят, ты скоро женишься?
— Да, сэр.
— Славно! Вот это дело поистине важное. Говорю же, все к лучшему.
«Вранье, — подумал Уильям. — Ты знаешь, что я уже не смогу играть. Мне конец».
Разыгрывающий Гас вручил ему открытку с пожеланием скорейшего выздоровления, подписанную всеми игроками, парни отпустили пару шуток о больничной кормежке и потом, слава богу, дружно покинули палату.
Задержался только массажист Араш, низенький крепыш с мощными руками, он подошел к кровати и, нахмурившись, спросил:
— Что за история с твоим коленом?
Вопрос Уильяму понравился: у колена и впрямь была своя история.
