Домочадец - Сергей Юрьевич Миронов
Вера принесла десерт, и мы приступили к взбитым сливкам с клубникой.
– Знаешь, Андрюша, я практически получил согласие известной гамбургской галереи на проведение твоей выставки, – спокойно сказал Вальтер, проглотив скользкую пурпурную ягоду.
Я мужественно воспринял эту новость и каким-то неведомым усилием сдержал жуткий по силе приступ восторга, который чуть было не завершился истошным криком на весь сад.
– Я думаю, тебе небезразлична судьба Анжелы. – Шмитц резко сменил тему и быстро покончил с десертом. Он взял со стола портсигар. Переход от сладостей к табачному дурману он свершал без раздумий. – Твоя мать посещает сейчас курсы немецкого языка… Да-да, не удивляйся. Именно посещает. Ей нужно получить языковой сертификат. Для этого необходимо сдать экзамены, а чтобы допустили к экзаменам, нужно ходить на лекции, да ещё следует заплатить за обучение. Такие у нас порядки, – развёл Вальтер руками. – Но ты– то знаешь, что Анжела прекрасно говорит по-немецки, и экзамен она обязательно сдаст. Это всего лишь неприятные формальности, заставляющие профессионала на какое-то время усомниться в своих лингвистических способностях.
Вальтер закурил. Я переваривал сногсшибательную новость, затмившую смысл нашей беседы.
– Анжела очень рада, что ты прижился в моём доме. Впрочем, этот дом не только мой, но и твой. Я хочу, чтобы ты это почувствовал. – Шмитц попросил Веру подать кофе. – Но более всего Анжела рада твоим успехам в живописи. Твоя будущая выставка в Германии – бесспорный успех.
Последнюю фразу Вальтер произнёс почти торжественно, с чувством особенного удовлетворения, вызванного его непосредственным участием в организации моей выставки.
– Сейчас я вижу свою задачу в том, чтобы оградить тебя от грязных, порой жестоких наплывов реальности и дать возможность полноценно заниматься искусством. У нас для этого существуют специальные фонды, которые выдают гранты молодым перспективным художникам. У вас же такие, как ты, брошены на произвол судьбы. Поэтому твоим меценатом должен стать я! – Вальтер решительно ткнул себя в грудь указательным пальцем.
Он позвал Веру и велел ей убрать со стола. Вечером он планировал спуститься к морю, но сначала хотел отдохнуть после дороги. Я проводил Шмитца до спальни (бывшей детской). На мгновенье он задержался в дверях и ещё раз молча заключил меня в свои могучие объятия, из которых я тактично выскользнул с пожеланиями приятных сновидений.
Я отправился к себе на третий этаж и с лестницы бросил беглый взгляд на Вальтера, который застыл в дверном проёме в переливчатых накатах мягкого дневного света, опоясавшего желтоватым контуром его тёмную однотонную фигуру. Не светловолосый ли мальчик с помятой фотографии застенчиво смотрел сейчас на меня, лихо взбегавшего по ступеням в отреставрированную мансарду?
Я поднялся к себе и рухнул на твёрдую тахту. Я слышал, как Вера мыла в кухне посуду и кто-то газовал на легковушке, пытаясь запарковаться в тесном дворе соседнего дома. Вальтер культурно похрапывал в своей уютной спальне. За его благодеяниями я чувствовал указующий перст моей матери. Она уже давно смирилась с тем, что я серьёзно болен абстрактным искусством, и сдерживать моё увлечение, переросшее из студенческой болезни в жизненный принцип, больше не могла.
Я лежал, уткнувшись носом в подушку, и пытался разгадать загадку тесного дивногорского мирка, в котором странным образом уживались равнодушная ко мне Стэлла и принципиальная Джулия – Одинцова. После отъезда Вальтера я собирался пригласить их на свой вернисаж, помня про сложное отношение Шмитца к малознакомым посетителям его дома. Но относились ли к таковым мои будущие гости?
На ужин Вера приготовила жареную картошку с грибами. Вальтер, спустившийся в зал в банном халате, выглядел после душа отдохнувшим и бодрым. Он пребывал в прекрасном расположении духа.
– Ну что, идём на променад? – В этой фразе не содержалось вопроса. – Я дико соскучился по Балтийскому морю, по морю у Раушена4.
За ужином Вальтер расспрашивал Веру о её впечатлениях от работы по дому. Книгу, в которой Вера фиксировала продуктовые и хозяйственные расходы, он повертел в руках и, увлечённый её рассказом, а изъяснялась она на ломаном английском, пренебрежительно бросил на журнальный столик. Поинтересовался он и здоровьем Вериного сына, который был подвержен простудным заболеваниям и потому часто пропускал школу. Напоследок, вставая из-за стола, он по традиции поблагодарил Веру за вкусный ужин и спросил, все ли его денежные переводы она получила?
Мы шли вдоль самой кромки моря. Оранжевый диск солнца фосфоресцировал над горизонтом на грани падения в воду. Закат надвигался на берег, охватывал пляж и песчаные откосы. Я наблюдал за медным ползущим отливом солнца по ровной воде и мне хотелось вплавь достичь низкого затухающего шара, погружавшегося в морские глубины.
– Знаешь, чего мне иногда не хватает? – Вальтер остановился. – Мне не хватает той чудесной, порой опасной новизны ощущений, когда вдруг впадаешь в дикий восторг от ледяного жжения капли росы, попавшей за шиворот ранним утром, или взвизгиваешь при виде ухмыляющегося кузнечика, прыгнувшего на плечо из высокой травы. – Вальтер помолчал и попросил у меня бутылку минеральной воды, которую вместе с полотенцами и плавками я тащил в рюкзаке. Он сделал два глубоких глотка и прополоскал рот шипучей, сильногазированной водой. – Сейчас, если что-то подобное случается со мной, я отмечаю про себя, что в школьном возрасте я обязательно бы возрадовался порхающей бабочке над дикими розами в дюнах. – Вальтер сделал ещё два глотка. – Возраст сужает сферу жизненных ощущений. Сегодня я радуюсь стабильному состоянию духа, подкреплённому деловыми успехами, радуюсь домашнему покою и благодарю Господа за то, что он не отнял у меня – потенциального пенсионера – возможности самостоятельно передвигаться по этой чудесной балтийской земле. Ну что, здесь остановимся?
Я расстелил на песке оба полотенца и рядом с рюкзаком поставил резиновые сандалии Вальтера. Без них он не решался заходить в воду.
– Видишь вон ту светлую полосу метрах в ста пятидесяти от берега? – Вальтер указал на желтоватое пятно, в котором, как бумажные кораблики в мелкой вихрящейся зяби, курсировали чайки. – Это отмель. Когда мне было двенадцать, глубина в том месте была по колено. Сейчас, наверно, там ещё мельче. Мы были дерзкие, не по годам самоуверенные ребята, – рассказывал Вальтер, деловито натягивая купальный башмак. – Доплыть до отмели считалось верхом выносливости и совершенства. Но путь этот был опасен. Однажды, когда пятеро пловцов уже начали спор с судьбой, я решился поплыть за ними. В тот раз я добрался до отмели благополучно.
Мне показалось, что Вальтер намерен повторить достижение детства. Он опробовал воду, промыл в угасшей волне обтекаемые очки и, зачерпнув воду в ладони, обдал грудь пенным холодком.
– Но однажды я чуть не утонул, – безразлично сказал Шмитц, выполнив несколько приседаний. – Я был уже рядом с
