Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
– Я вам серьезно рассказываю. А вы мне голову морочите, – заметил Сокольцев, впрочем, без всякого раздражения и даже не укоризненно.
– Так это не я – это они вас с Сашкой стебали!.. А ежели хочешь, чтоб совсем было серьезно, давай назовем их чахклями. Ты про таких слышал? Они из здешней нечисти – самые серьезные. Могут заманить в какую-нибудь каменную щель и там придушить на фиг. Они, дорогой мой Аркадич…
– Ты дальше слушай! – перебил Митя, на этот раз строго и переходя на «ты» с собеседником. – Туман вдруг мгновенно рассеялся… вернее, раздвинулся, как занавес… И я увидел как будто театральную сцену. Спереди и по бокам камни, странные, похожие на статуи. А в глубине – скрученные узлом то ли сосны, то ли березы…
– Пьяные?! – радостно воскликнул Петрович.
– Ну, если деревья могут быть пьяными…
– Мы их так называем! А то, что ты принял за театр, это линнавуори или линнамяки. Я ж тебе говорю: их саамы когда-то построили. Это сейды! И к гадалке ходить не надо! – продолжал веселиться Драйвер; края рта у него поползли в стороны, отчего сплющенный нос еще сильнее размазался.
– Потом туман снова задвинулся, – медленно продолжал Сокольцев, тоже начав улыбаться и в упор глядя на карела. – И некоторое время по нему… вернее, за ним… блуждали какие-то человеческие тени… Потом с нашего берега полетели какие-то птицы. Они этот туман-занавес прорывали… и в разрывы я видел сидящих людей… А когда они летели обратно, разрывы затягивались… Затем… как это бывает, когда печатаешь фотографии… или на поляроиде… стала медленно проявляться картина… Уже безо всяких птиц… У костра сидели три фигуры… Нет, Петрович, ты сам виноват. Ты мне в лодке многое объяснил и теперь не обманешь. Это не те, которых ты называешь «соседями», не наапа и не хапа… Эти трое были в доспехах и при оружии. Они были…
– Так ясное дело! – перебил Драйвер. – Это, значится, игрунки! Эти самые реконструкторы, которые Сашку фоткаться увели. Они, которые теперь с Сашкой фоткаются, древних русичей изображают. А другие на острове в викингов стали играться. Весь мир – театр, Аркадич! Так скажем.
– Нет, Петрович, – уверенно повторил и покачал головой Дмитрий Аркадьевич, – это были, как ты говоришь, настоящие вака. Потому что я и лица их разглядел.
– Всех троих? – быстро спросил карел. Он перестал кривляться лицом и вдруг впился в Сокольцева цепким, немигающим взглядом; так смотрят хищные птицы.
– Нет, только двоих… Третьего мне больше других хотелось разглядеть. Он сидел ко мне строго в анфас, а не в профиль, как двое других. Но как я ни напрягал зрение… Вернее, чем сильнее я его напрягал, тем больше у того расплывалось лицо…
– А двоих ты узнал? – строго спросил Драйвер.
– Узнал. Молодого когда-то звали Хельги Трувор. Второго, постарше, Эйнар по прозвищу Синий Ус.
– А дальше что было? – еще строже спросил Петрович, и глаза его стали желтеть.
– Дальше картина то затуманивалась, то опять проявлялась…Уже безо всяких птиц с нашего берега… И с каждой новой проявкой остров заполнялся людьми. Они выходили либо с боков, как из кулис, либо из глубины этой как бы сцены, из-за скрюченных деревьев… Действительно, театр… Потом из камня на авансцену вышла женская фигура в желтом одеянии. Она стояла и смотрела в мою сторону… Потом развернулась и пошла на наш берег.
– По воде, что ли? Как Христос? – усмехнулся, будто ощерился, Драйвер.
– Нет – над водой. Она расставила руки, словно держалась за перила. И под ней, я слышал, скрипели ступеньки… Но моста я не видел… Она шла ко мне по слепящему солнечному коридору… А когда ступила на берег, платье у нее стало белым…
– Что за женщина?
– Она прошла мимо меня, на меня не взглянув, и направилась в сторону перелеска, – не отвечая Петровичу, продолжал Митя. – Я чуть было не пошел за ней. Но мост опять заскрипел, и я увидел, что по нему переходят Эйнар и Хельги. Эйнар сразу исчез, как только ступил на берег. А Хельги… Он вроде тоже исчез. Но когда я отвернулся от реки и посмотрел на Сашу… Мне вдруг показалось, что это уже не Саша, а Хельги передо мной сидит и на меня смотрит… Но это длилось какое-то мгновение…
– Еще раз спрашиваю: что за женщина?! – свирепо спросил Драйвер.
– Мне показалось, что это моя покойная мама, – ласково ответил ему Дмитрий Аркадьевич и виновато прибавил: – Я как раз в этот момент рассказывал Саше о ее смерти.
Глаза у Петровича стали совсем желтыми.
– А Сашка из этого что-нибудь видел?
– Ничего он не видел. Я его несколько раз спрашивал. Для него остров был все время в тумане… Но в какой-то момент он стал слышать голоса. Помнишь: он утром их тоже слышал и нам рассказывал?.. Они всё громче и громче звучали… А я ничего не слышал. Для меня все было бесшумным…
– Ты когда начал его признавать? – вдруг спросил карел. Не удивившись вопросу, Дмитрий Аркадьевич охотно стал отвечать:
– Он мне ночью приснился. Мы с ним поднимались на какой-то холм или на гору, и у него постоянно менялись лицо и одежда… И помнишь: во время рыбалки ты упомянул про молнию и велел не говорить о ней Саше? Я не понял, почему нельзя говорить. Но когда я поплелся за ним на реку… К моему удивлению, он будто даже обрадовался, что я за ним увязался…
Так вот: на речке он стал рассказывать свою жизнь, и я узнал, что оба его родителя тоже погибли от молнии. И еще несколько очень похожих деталей… Но на Старую Ладогу и на Новгород он не среагировал. На Бесовом Носу якобы никогда не был. На упоминание о Норвегии не откликнулся. А когда я специально стал описывать один из поединков Хельги, с двумя мечами, он мне признался, что совсем перестал меня понимать… Но очень внимательно меня слушал, когда я ему стал рассказывать свою жизнь.
– Какого рожна ты ему стал рассказывать? – Желтые глаза Петровича стали белеть.
– Он меня сам попросил. И потом я подумал, что мне так или иначе придется…
– Да рано, Аркадич, рано! Он еще не готов! – с досадой перебил Анатолий.
– Я это и сам понял. И очень осторожно ему рассказывал. Своими рассказами…
– Погоди! А откуда тебе известны их имена: Эйнар, Хельги? – снова перебил Драйвер.
– Так они мне целый год снятся. Я с ними чуть ли не каждую ночь…
Митя закашлялся.
В глазах у карела как будто не стало ни
