Все и девочка - Владимир Дмитриевич Авдошин
Клавдев пытался меня переубедить. Я был непреклонен.
Он говорил:
– Усвоение – тоже работа, и еще какая.
Но я уперся. Передо мной лежала громада вычлененного мной материала – сто карточек, которыми я восхищался и гордился. И тема мне подошла – любовная элегия ХУ111 века. И всё это вдруг превратилось в простую учрежденческую письменную болтовню?
Он еще раз пытался мне что-то сказать – мол, пиши, не останавливайся.
Я опять воспротивился, тем более что он настаивал, что всё нормально. «Где открытие?» – раздирал я сам себя. «Где потрясение от него?»
Далее малоинтересно. Я заявил, что буду разбирать с термином «стиль». В одной книге говорилось, что стиль – двусмысловое понятие. С одной стороны – это художественно образующий элемент и относится более к литературе, а с другой – он же – языковой элемент и относится к языку. А мне не хотелось каких-то неясностей. Мне хотелось разложить всё по полочкам, я хотел выдумать все термины сам, чтобы не было двуликого Януса. Я даже не догадывался, что в жизни сплошь и рядом явление выступает для одного с одной стороны, а для другого то же самое – с другой. И это в порядке вещей. Раскладывать все стороны на разные полочки не имеет смысла. Напротив – имеет смысл сказать, что явление имеет многофункциональные проявления. Но признать это я мог только осмыслив, чего я не сумел сделать, а посему привязался к набежавшему на нас курсу стилистики и ее лектору Степанову, надеясь с его помощью понять и внести в курсовую.
Андрианов
Мне бы хотелось, чтобы Андрианов рассказал нам, как он в эпоху тотального атеизма пришел к древнерусской литературе и к Богу. Но я не решался выступить с вопросом, который может задать только ровня. А с нами он дружил, каламбурил, легко подсмеиваясь над собой, по-студенчески, в лестничном кармане на девятом этаже, оккупированном под курилку: «Лежу я напротив университета и только жду – хоть бы по этой стороне кто прошел да залез ко мне в карман пальто и вынул бы нитроглицерин, а все по той, университетской стороне идут, а здесь ни театр Наталии Сац, ни цирк еще не открыты – кто пройдет? Ну, думаю – или замерзну или умру. Рука совсем не работает, достать не могу. Маленький мальчик говорит – бабушка, а тут дядя лежит».
Позже, на экзамене – курс не из легких, если по-серьезному, мне достался вопрос его кандидатской и он после ответа не преминул ее подарить и надписать. Так я узнал, где он защищался и по какой теме. Ну, конечно, исихазм, второе греческое влияние. А когда я стал ходить к нему на семинар на очном, стоя на тротуарчике у Александровского парка, а перед Манежем в три ряда туда и обратно шел автотранспорт, он сопоставлял древнерусскую литературу и архитектуру Кремля.
Мы восхищенно сказали свое, студенческое:
– Вот бы с вами в Загорск съездить. Вот бы вы там всё нам объяснили?
– А зачем вам я? Вы сделайте, как мы студентами делали: собирались вместе в выходной, брали билет на электричку и ехали в Загорск.
Позже были у него дома и бурно обсуждали новую тему: вроде как в немецких анналах много сведений по древнерусской литературе и кафедра намерена взять сотрудников, чтобы переводить с немецкого эти сведения. Оле Благонравовой с ромгерма особенно это подходило.
В его доме меня поразили две вещи: много старых книг(перед нами лежало необъятное Евангелие). А жена похожа на постылую и по виду и по интеллекту. Я не хотел ни говорить, ни приходить сюда более, потому как, когда ты обжегся и страдаешь – ладно, это полбеды. Ты – подгородний, у тебя не получилось, но когда умница и симпатяга живет с такой и тщится доказать студентам, что не мается – это тяжело.
Костиков, второй курс ромгерма
Мы, заочка, – год антики, год – средние века и Возрождение. А на очном – полгода – то, полгода – это. Так что взорвался я в ту же зиму. Не могу, когда Возрождение дают, а я здесь с лопатой. Надо побыстрее спихнуть снег и успеть хотя бы на последнюю электричку. Ехать туда, бежать туда, гнать туда, где оно – итальянское Возрождение волею лектора явлено сначала во Флоренции, а потом в Риме.
Не успел на электричку, как ни пыжился. С досады побежал через весь дачный поселок галопом по рыхлому снегу до Минки, пытался поймать такси, влезть туда, ужаснулся, что не хватит денег, выскочил, слышу от второго подсевшего пассажира: «Да я заплачу, едем, чего ждать автобуса», не послушал его, упрямо ждал автобуса, ехал на нем, потом опять бежал по рыхлому снегу около победительной ограды 50-х годов, бежал в мыле, слева, бежать вдоль нее как по малой дороге жизни, бездыханно долетел до корпуса, бросил одежку, схватил номерок и из последних усилий толкнул дверь: «Можно войти?»
– Да, – сказал отвлекшийся от материала лектор. И тут же: – Подождите, а сколько же времени прошло?
И посмотрев на часы:
– Сорок минут с начала лекции?
Я упал на первое попавшееся место. Слава богу, я здесь. Я услышу о Данте и Петрарке. Услышу о Беатриче и Лауре.
– Сорок минут лекционного времени…Однако…, – Не в силах ни продолжать, ни проглотить пилюлю, повторил лектор.
Я всё преодолел, и у меня не хватило бы сил, времени и авторитета рассказывать все бытовизмы. Я только молил: «Ну пожалуйста, начинайте! Я – честно – не смогу без этого! Так же честно, как бежал сейчас. Мне очень нужно это услышать! Как мечту, талисман жизни. Ибо сам я не умею читать, не умею вызвать из книги во всех красках это состояние. Я хочу услышать их стихи из чужих уст. Стихи, которые они написали, а я только
