Заповедное изведанное - Дмитрий Владимирович Чёрный
но на Жэку Стычкина и Дэна Голышева я не погрешил. как ни странно, наших домушников вскоре нашли, когда они ещё не всё распродали, но самых ценных колец не вернули. меня с мамой вызвали на Бутырскую улицу в новое, светлокирпичное здание, достали из шкафа пакет с кассетами – сказали гостеприимно, выбирай, какие твои. о, каков был соблазн взять и другие! вожделенный хэви мЕталл – там были группы Mad Max и Venom, которые я не слышал ни разу. первое название штриховкой, с вдохновением было нанесено явно фанатом-металлистом…
но суд начался только следующей зимой, следствие шло долго – банда оказалась с длинным шлейфом. нас пригласили в Бабушкинский райсуд, в рабочий-учебный день мы поехали с мамой далеко: метро, трамвай, пешком… будничность и утренняя вялость притупили интерес. однако в суде я нашёл интерес иного плана, пока ждали прибытия подсудимых, я общался в коридоре с видной брюнеткой, в длинном модном плечистом пальто, чёрном с красными вставками. я среднеклассник, а она высокая, красивая пэтэушница, глаза подкрашены. как выяснилось в ходе разговора – любимая главаря. она, конечно, не верила в то, что он вор – такой заботливый, честный, так её любит… вот же испытание! надо бы злиться на него, а я уже сочувственно утопаю в сюжете их романа: как ходили на ипподром, как угощал грилем, дарил шали и кольца, в кино водил.
да уж, неожиданность: кольца-то наши, поди. и так я её слушаю, и так даже за руку держу – ну, чтоб успокоить, что точно не подумаешь обо мне как о потерпевшем. да чёрт с ними, с вещичками – я хочу в эту взрослую жизнь окраин, хочу такую любить высокую, ласковую, верную! как курьер из одноимённого фильма хочу, в эти микрорайоны, на стычкинском скейте, где кипит жизнь, криминал и любовь! когда в коридоре следом за ментами появился её возлюбленный, коротышка-забулдыга, я ощутил почти как свой, её рывок телом, бёдрами, животом, душой к нему – но он, с руками за спиной, лишь подмигнул ей спортивно-ободряюще. красавица и убожество, сутулый одутловатый уркаганишка. я даже спросил: мол, как же, он такой маленький, а ты высокая. но любовь зла: она героически отвечала, что рост не помеха, главное не в этом…
нашу тёмнозелёную дверь они открыли вообще без усилий – типичный советский замок, ключ-ёлочка с одной бороздкой. воспоминания-показания из «обезьянника» выглядели вполне в духе «Знатоков», обидно было лишь, что наш дом шёл через запятую средь букв закона… ограбление нашей квартиры было венцом карьеры этой бабушкинской банды малолетних, возлюбленному жиганУ было едва за восемнадцать. заваривалась уже на окраинах столицы Постэпоха, капитализм, зависть к творческой и прочей интеллигенции ребят с рабочих окраин – потому-то наш дом и вызывал у них почти классовый азарт грабительской мести. это же всё чаще встречалось на улицах в неприятном приветствии: «Парень, дай двадцать копеек». давали слабину интеллигентики, я давал…
«Я не верю, что он мог, что он руководил, его оговорили!» – продолжала причитать красотка, и тушь поплыла на её глазах, которые я расцеловал бы, да не полагается. ведь для неё мальчик, просто мальчик я, потерпевший из элитного дома на Каретном. она лишь повторяла: «Мы виноваты перед вами, ну так мы всё отдадим, только бы не посадили надолго!..» денежных компенсаций нам выплатили с гулькин нос, любимые мамины кольца не вернули, а бабушкины часы эти необразованные придурки расплавили – решили, что солнечная батарея заряжается в непосредственной близости к огню, у газовой плиты плакало наше японское чудо техники.
посадили пятерых домушников ненадолго, и скоро выпустили по амнистии: криминальная революция подпитывала контрреволюцию и торжествовала. повод для разочарования в судебной системе, таким образом, в семье моей был, и не первый – до этого, «нагревший» нас тоже на хорошую сумму в начале восьмидесятых, дачный аферист сЮня встретился маме в центре и сбежал через Педкнигу на Камергерском, хотя официально он отбывал наказание в этот момент. а домушники после амнистии подались, уверен, в рэкет и бизнес, настало их время… мы попрощались с возлюбленной жигана за руку, я постарался вложить всю нежность в этот жест, но получилась забота-ободрение. выразили взаимное пожелание увидеться ещё, но я подумал – как это подло, она-то будет ждать своего героя-жигана. (да и какой я конкурент?)
коридоры и оснащение Бабушкинского суда сильно отличались от мосгорсудных в советскую, скромную сторону – там отделка под дерево, как в прачечной, запах сургуча и зимней одежды, а тут – духи, стекло и металл. духи присяжных бабушек…
как же приятно, наконец, погрузиться в эту бюрократичность, в эти формулировки, шаблоны – прикасающиеся к реальным судьбам!.. и сидит, внимает ещё не избранная присяжными гвардия граждан. состояние сонное и в то же время присутственное. в общем-то процедура эта, начальная – и есть пробуждение: присяжных и подсудимого, все должны ощутить не как потенциальные, а как реальные, в данный момент востребованные и активированные функции свои. судить и быть судимым…
переброска взглядами с застекольным пареньком носит тренировочный характер – никто не знает, в чём он обвиняется. это узнают только избранные присяжные. от оглашения мотивов-препятствий влиянию в Процесс, судья перешёл к персонам кандидатов в присяжные. как переспелые яблоки посыпались старики-старушки после того, как упомянуты были инвалидности, проблемы со здоровьем «могущие воспрепятствовать». да, кандидаты, увы: дальнейшую киношку вам не увидеть. все подошедшие к невысокой кафедре судьи, посовещавшись с защитой и обвинением, возвращаются назад. однако, им явно уже «не светит», не подмигивает дружественно здешняя Фемида.
в долгом сонном, но напряжённом молчании, пока судья, защита и обвинение читают у кафедры список и данные кандидатов – я возвращаюсь в эпизоды короткой ночи, из которой я сильно преображённым, галстучным пришёл в этот
