Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
А перед самым выходом, за каким-то поворотом стояла клетка с попугаем. Так что, вознамерившись уйти, мы на неё и наткнулись. Клетка была здоровая, королевская, да и попугай сам немаленький – ростом с хорошего бройлера, разноцветный, на голове корона из перьев. Дети застыли в восхищении. А мне сразу ситуация странной показалась. Объясню. Рядом с клеткой стоял столик, а на нём угощение для попугая – блюдце огромной, чёрной, глянцевой черешни. На рынке она – дороже дорогого, и накормить такой детей досыта мой бюджет не позволял. Нестерпимо захотелось стащить одну ягоду и тайком засунуть в рот. Но попугай пристально смотрел за нами своими маленькими блестящими глазками, склонив голову к плечу.
Неожиданно он протянул свою огромную когтистую лапу сквозь прутья клетки и отчётливо произнёс:
– Дай-дай-дай! – и все три пальца три раза согнул-разогнул – дык-дык-дык!
Сынок, как зомбированный, послушно положил ягоду в попугаеву ладонь, и тот моментально как-то ловко зажал её, поднёс к клюву – чав!чав! – потом быстро и страшно разгрыз своими чудовищными кусачками косточку и ловко плюнул шелухой прямо нам под ноги.
Дети забыли про всё. Аттракцион завораживал. Они по очереди брали черешню, клали в лапу, попугай чавкал, плевал и снова заводил:
– Дай-дай-дай!..
Однако черешня закончилась. Попугай смотрел из клетки на нас, мы – на него. Потом он потанцевал немного на жёрдочке, замер и нахохлился. Мы уже собрались попрощаться, и тут… Попугай разинул клюв и завизжал пронзительно, долго, так, что кровь застыла в жилах. Совершенно по-человечески. Вы не представляете, что это был за визг. Так визжала, наверное, в девятнадцатом веке купающаяся деревенская девка, завидев в кустах охальника…
Все на несколько секунд оглохли. Визг сменился абсолютной тишиной. Я могла поклясться, что попугай ухмыльнулся. Мы просто остолбенели перед клеткой и не знали что делать. А нахальная птица некоторое время держала паузу, потом склонила голову вбок и с мудрой укоризной усовестила сама себя же за неприличное поведение:
– Ай-яй-яй-яй-яй-яй-яй!
…Никакие просьбы повторить выступление на попугая не подействовали. Спектакль был окончен, я смотрела на пустое блюдце и уже кое-то начинала понимать. Деликатесная ягода, видимо, была не просто кормом, а подношением таланту. И цена билетов, возможно, объяснялась степенью одарённости попугая. Ну и ценой подношения. Сколько килограммов черешни этот артист в состоянии сожрать за день? Я не знаю.
Вот если кот просто артист, то этот – народный артист! Сколько лет прошло, а вот верите, до сих пор его визг в ушах стоит!
Про Борю
– Нет-нет, вершина артистизма – это не кот, не попугай, а наша престарелая собачка Боря, покойница. Породы не было у Бори никакой – так, маленький коричнево-бурый комочек: что-то от болонки, что-то от йоркшира… Кругленькие умные глазки, пушистая чёлка, косматые ушки – то ли пёс, то ли домовёнок…
Ниоткуда мы её, конечно, специально не брали и не покупали тем более, а просто дверь из квартиры открыли, а она там, на пороге сидит. И смотрит на нас.
Ну не могла я её не впустить. Видно же было – идти ей некуда… Пригласила Борю на кухню. Муж как раз собирался щи варить – капусту резал. Расшумелся: куда-а-а ты их собираешь, своих девать некуда! (А у нас и правда уже три кошки жили.) Потом в раздражении стал допрашивать, чем я её кормить думаю… Он заводился всё больше и больше, размахивал рукой с ножом и, тыкая им в сторону собачки, повторял: вот откуда, откуда ты знаешь, что она ест?
В порыве страстной жестикуляции муж смахнул со стола капустный лист, и тот упал на пол. Боря засеменила к нему, аккуратно откусила кусочек и… начала жевать капусту, не сводя глаз с разгневанного главы семейства. Муж замолчал. Крыть было нечем.
Так Боря осталась, правда, никогда больше нехитрый овощ семейства крестоцветных в рот не брала.
А артистка в ней проснулась к пожилому возрасту. Ох и сумасшедшее время тогда было в нашей семье! Мы с мужем с утра до вечера на работе и подработках, сын в школе и на секциях… Прибегали голодные, усталые, жарили-парили на кухне, раскладывали хвостатым еду по мискам и сами почти без сил плюхались за кухонный стол.
Кошек даже звать не надо было. Миг – и уткнулись мордами в еду, ещё миг – и уже миски вылизывают. Только Бори нет…
А Боря притаится за косяком двери и в нужный момент раз – мордочка, одна только мордочка из-за него выглядывает, чтобы встретиться глазами с кем-нибудь из нас. А в скорбных очах – вся гамма чувств: «Ах, это вы тут кушаете… Простите, я не знала… нет-нет, даже не вздумайте обо мне беспокоиться, кушайте-кушайте… Я ничего… Я тут побуду… А вы кушайте на здоровье».
Мордочка прячется за косяком, остаётся только краешек волосатого подрагивающего ушка. Боря выжидает. Потом второе явление. Ухо выползает полностью, за ним глаз и принюхивающийся носик. Сама невинность. «А… это вы тут курочку кушаете? Нет-нет, я просто так спросила, это я ни к чему, просто… Не обращайте внимания…»
Ну, тут жди, как говорится, у кого сегодня нервы крепче: кто-то, не выдерживая, первым шваркает с размаха ложкой в тарелку и, с грохотом отодвигая табуретку, идёт за собакой. Но Борю надо было ещё уговорить:
– Ну Боря, ну Борюша…
А она личико отвернёт раз, два, ну потом пойдёт на ручки. Несёшь её, а она прильнёт к груди, и опять слышится: «Ну что вы так обо мне… Стоит ли…»
А ты всеми силами её убеждаешь: стоит, стоит… Вот твоя чёртова миска, Боря. А в миске уже поверх собачьей еды – льстивое подношение – кусочек куриной грудки.
Борю надо нежно спустить с рук, погладить по головке, чуть подтолкнуть под попку к миске, и тогда… Последний взгляд, вздох: «Ну, если вы так про…»
Аплодисменты.
Про медицину
Господи, если бы вы только знали, как мне бывает тепло, когда мама рассказывает про своё детство! Как покойно, как радостно душе слушать сто раз переслушанное…
Мы сидим за круглым кофейным столиком, её пальцы, отколов сахарными щипчиками от бесформенного карамельного сахара-леденца крохотные кусочки, сыплют их в блюдце. А я туда-сюда переставляю чашки, вытряхиваю сушки в хлебную корзинку, опускаю чайник на свёрнутое вчетверо полотенце – мельтешу, одним словом. А сама подталкиваю, выкруживаю, подвожу свою родительницу к желанным воспоминаниям. И она, сама того не замечая, поддаётся, жёсткие черты мягчают, уголки рта ползут вверх, чуть приопускаются веки… Замри, секунда! Вот-вот выдохнутся лёгкие, невесомые, такие желанные мне слова, поплывут
