Три книги про любовь. Повести и рассказы. - Ирина Валерьевна Витковская
– Ох-охо… Вот и оно-то… Пока туда-сюда крутилась, чегой-то делала, глядь – почти ночь, одиннадцать на часах. Аська спит уже. Только села к компу, чай заварила – боль адская. Камень в почке двинулся. Ну, у кого было – рассказывать нечего, и так понимают, а кто не знает – лучше не знать.
Боль крышу сносит. Кручусь, верчусь, впору заорать дурным голосом, да Аську напугать боюсь. Чего делать-то? Ну, думаю, воды тёплой налью, в ванну сяду – может, поутихнет. Воду включила, ванну пробкой заткнула. Пошла халат взять. Болит – хоть на стенку лезь. Вдруг свет отключили. Понимаю, что ванну принять не удастся – ни черта не видно, да у меня от боли ещё в глазах темно.
А боль усиливается. Еле терплю. Понимаю, что скорую вызывать надо. Вызываю. Соображаю: нужен полис. Иду в спальню, лезу в тумбочку. Вспоминаю, что льётся вода. Чертыхаясь, едва вписываясь в поворот коридора, бегу в ванную, выключаю воду. На ощупь, уже увереннее, возвращаюсь в спальню и в тумбочке хочу взять полис. Плюхаюсь на колени; забыв об открытой дверце, со всего маху глазом налетаю на угол. Мир взрывается!.. Изо всех сил подавляю в себе звериный вой (Аську не испугать). Руку подношу к глазу – всё мокрое и липкое. Понимаю, что глаз вытек. На карачках, свернувшись в три погибели, мысленно вою от боли в спине и в глазу.
Стук в дверь. Понимаю, что скорая. Охая, согнувшись, ползу открывать. Стоит врач с чемоданчиком, светит фонариком.
– Вызывали? Рассказывайте.
Рассказываю. Ржёт как ненормальный, гад.
– И куда, – говорит, – тебя теперь: в офтальмологию или в урологию?
А я и сама не знаю.
Вдруг – резь! В животе!.. И в туалет срочно! Бегу, мотаясь от стенки к стенке. На горшок! Про глаз забыла, быстрей бы штаны обеими руками снять! Фух! Дзынь! Камешек выпал. Боль прошла.
Опять же, за всей беготнёй оба глаза открылись: значит, оба и на месте.
…И тут дали свет.
Про свекровь
Да ну, кто я такая была? Обычная девочка, не московская. Всех и козырей – симпатичное личико и фигурка стройная. Муж, конечно, да, любил, как сумасшедший. На руках носил буквально. А я – в счастье купалась… Плюс, безусловно, стопроцентное совпадение с выбранной профессией: в класс входила – как под небеса взлетала. Очухивалась уже в пять, после продлёнки. Как из обморока выныривала. Р-р-раз – уже в дверях школы стою, в пальто и шапке.
А дома меня свекровь встречает. Моя татарская свекровь, профессорская жена. Мне, конечно, никогда замечаний прямых не делала. Проплывёт в плюшевом халате по коврам гостиной и по телефону со своей племянницей:
– Срамотэ-э-э… Бла-бла-бла… Лесков…
Специально, чтобы я не понимала. Но чего тут понимать-то? Про невестку это: дремучая, мол, позор… Лескова не читала.
Уйдёт, а я в кабинет – и на лестницу, к книжным полкам – Лесков на самом верху стоит… Вытащу всё собрание и перечитаю от корки до корки, включая варианты и примечания. А она ходит мимо меня туда-сюда, глазом косит.
Через месяц:
– Срамотэ-э-э… Бла-бла-бла… Бунин…
Лезу за Буниным. А она опять – мимо меня…
Через месяц:
– Срамотэ-э-э… Бла-бла-бла… Драйзер…
Драйзера терзаю.
И подобным образом – весь книжный шкаф, сверху донизу.
Ну вот… Так мы с ней – на моих полутонах, на её полунамёках. Можно было, конечно, в истериках биться, мужа потихоньку накручивать. Да не стала я. А всё – ушки на макушке – слушала, каждый шаг наперёд просчитывала. Только-только она мне – ха! – а у меня уже всё! Вот оно. И именно так, как в этой семье принято.
На что обижаться, скажи? Всё же моя свекровь сделала из меня начитанного человека.
Про батюшку
Праздничная служба в церкви.
Из полумрака доносятся голоса певчих.
Загорается свет, открываются Царские врата; в них, в нестерпимо прекрасном золотом сиянии появляется священник в красном облачении, спускается к пастве и в окружении алтарников начинает процедуру освящения хлеба, возлежащего на сверкающем золотом блюде.
На всё это, замерев от красоты происходящего, открыв рот, смотрит маленький мальчик лет пяти. Священник бархатным голосом читает молитву и вдруг, инстинктивно поведя рукой, отмахивается от мухи.
Глаза у мальчика становятся круглыми, бровки приподнимаются, в секундной паузе слышен его тонкий изумлённый голосок:
– Мама… А разве батюшка – тоже человек?..
Про кота
– Я, когда только в универ поступила и в Москву уехала, мама от тоски просто с ума сходила. А потом всю свою заботу на кота перенесла. Откормила его до безобразия – кот размордел, раздался; шерсть гладкая, пушистая – шарик шариком.
Совершенно неожиданно (мамина любовь это сделала или природная органика – неизвестно) в коте проснулся артист.
Как только приходят гости, кот прячется в укромном, только одному ему известном месте, вываливается в пыли, каким-то хитрым особым способом вылизывается – и вот пожалуйста! Гости за столом сидят, едят-пьют, а он выберет себе самую сердобольную тётеньку и под стулом её лапой – толк!
Тётенька глаза вниз, а там – худое, глазастое, клочковатое чучело в беззвучном мяве рот свой разевает. Типа, и мяукнуть-то у него от голода сил нет.
Реакция всегда одна и та же – до смешного: «Ко-о-отик, бедненький… Наверно, кушать хочет…»
А он глазами проникновенными прямо в душу смотрит! А в глазах тако-о-ое написано… Мол, умрёт прямо сейчас или чуть позже…
Обычно глаза у него ленивые и полусонные с пережору, но только не тогда, когда зрители есть.
Это к вопросу: думают ли животные?
Не только думают, но и дурят нас, людей, как хотят.
Актёры, блин.
Про попугая
– Да фигня всё это. Кот там у неё гримируется под нищего, перед гостями выступает… Вот мы один раз попугая в Анапе видели. Это даже не артист, это…
Короче. Не помню, в каком году это было, – дети ещё в школу не ходили. Отдыхали мы в санатории в Анапе, а в воскресенье вышли прогуляться-поразвлечься. И увидели мини-зоопарк, передвижной такой. Уж не помню, какие там животные были, видимо обычный набор – козёл горный дагестанский, шакал среднеазиатский, енотовидная собака… У меня всегда лёгкое смущение перед четырёхлапыми узниками – не люблю зоопарки, ни мини, ни какие другие, но дети-то просят…
Как сейчас помню – народу никого совсем, билеты какой-то заоблачной цены, но одних детей я всё-таки отправить не решилась. Вошли в эту палатку-шатёр, прогулялись мимо животных. В конце осмотра – кролики, можно гладить-кормить, вот морковка, листы капустные. Кролики разных пород – и такие и сякие – дети залипли
