Страшный доктор. Реальные истории из жизни хирурга - Натан Иванович Варламов
– Там женщина поступила, я ее смотрел на днях, типа панкреатит. Обезболил, и она ушла. А сейчас опять она явилась, только в какой-то сыпи, посмотрите, пожалуйста, – жалобно попросил я.
– Уф, сейчас приду, – сказал Игорь, зажигая сигарету и высовываясь в окно.
Я подождал старшего, вместе мы спустились в приемный покой. Пациентка лежала на спине с голым торсом. Игорь Алексеевич подошел к ней, посмотрел минуты 2. Тот случай, когда он даже не стал прикасаться к больной. Он тыкнул меня в бок и маякнул, что надо выйти.
– Ты что, лишай никогда не видел? – усомнился в моих знаниях Игорь.
– Только на картинках.
– Ну, в общем, в кожвен ее отправляй.
– Хорошо, спасибо большое, – ответил я.
Я вернулся и объяснил пациентке, что в большинстве случаев лечение опоясывающего лишая заключается в симптоматической терапии. Больной обычно остается дома, то есть лечится амбулаторно, а госпитализация проводится лишь при поражении мозга или глаз. Конечно, в медицине все относительно и некоторые формы бывают очень тяжелыми, тогда без госпитализации не обойтись. Но в любом случае надо обратиться к профильному специалисту.
Обидно, что я даже и не подумал про эту патологию, но, благо, мы разобрались. Сколько же нужно знать… Я понимал, что за всю жизнь не смогу выучить всю хирургию, а тут еще надо понимать смежные специальности, но это был интересный случай. Надеюсь, если в будущем будет такая же непонятная ситуация, я смогу поразить всех своими знаниями, – подумал про себя.
Я всегда успевал все делать в приемном покое, мне вообще довольно легко удавалось консультировать и определять, кому требуется хирургическая помощь, а кому нет. Бывали смешные случаи, бывали и грустные. Я проработал в приемнике около года. И тут настал момент, когда мне пришлось заменить врача в отделении.
Когда сидишь на первой линии в приемном покое, то думаешь, что это самая сложная и ответственная работа в структуре больницы. Ведь ты смотришь сто процентов поступлений, отбираешь и координируешь потоки пациентов, а вот малая часть из осмысленных тобой с готовым диагнозом идут в отделение. Естественно, от предложения отработать в отделении нельзя отказаться, это ведь новый уровень.
Я начал дежурство крайне активно: прошелся по всем палатам, пообщался с каждым нуждающимся, как идеальный доктор из сериалов. В приемном покое дежурил молодой хирург примерно моего возраста, а старшим был доктор из другой хирургии. Конечно, я нервничал, все-таки это мой первый день, и помощи ждать, наверное, неоткуда. К счастью, все шло спокойно. Но часам к 10 вечера мне позвонил старший и сказал спускаться в реанимацию. Он был, наверное, неплохой доктор, но очень ленивый, заставить его мыться в операционную непросто, а может, и невозможно. Свои дежурства он проводил за компьютером, раскладывая пасьянс «косынку». Но я таким быть не хотел и отправился спасать жизни.
Меня встретили реаниматологи и попросили оценить больного. Там лежал обезвоженный мужчина, с так называемым лицом Гиппократа[20]. Из анамнеза было известно лишь то, что у него рак легкого «с метастазами в пол». Дышал он поверхностно – около 40 вдохов в минуту. Ему померили сатурацию, и она была 78 %. Мы сделали снимок грудной клетки лежа, а там картинка, где правое легкое вообще не визуализируется. Я же не могу оставить человека без помощи: предложил задренировать ему плевральную полость. Очевидно, что большое количество жидкости мешает ему дышать полноценно. Реаниматологи сказали, что будут его интубировать, потому что с такой сатурацией и тахипноэ он сейчас погибнет. Я попросил повременить и побежал за набором для дренирования. Что представляет из себя этот набор? Это толстый гвоздь диаметром 1,5 см и длиной 30 см в гильзе, которым надо пробить отверстие между ребер и установить трубку для оттока жидкости. Звучит довольно просто, и вообще это базовый прием, которым должен владеть каждый уважающий себя хирург.
Мы усадили пациента, я обработал место проведения манипуляций, обезболил новокаином и начал дренирование. Его грудная клетка была очень жесткой. Я давил со всей силы, а я вешу добротный центнер. Мужчина корчился от боли, скулил и матерился, но я не мог отступить. В такие моменты пот начинал капать со лба. Я остановился на секунду. Выпрямил спину, потянулся, собрал все свои силы и громким хлопком пробил его грудную клетку. Когда я вытащил стилет[21] и оставил гильзу, из его плевральной полости под напором начала выливаться буро-красная полупрозрачная жидкость. Пока я копошился с дренажом, из него излилось около литра. Я завел дренаж и подшил его к коже. На мониторе давление пациента резко упало. Реаниматологи подождали меня и начали экстренно интубировать мужчину. Я подсоединил дренаж к пакету (он же мочеприемник) и пошел печатать протокол дренирования. В палате звучали команды анестезиолога-реаниматолога, классическая суматоха вечера реанимации.
Я вернулся к себе на этаж. Поступил пациент с флегмоной голени – какой-то очередной наркоман, не попавший в вену. Но благо его гнойник уже вскрыли в приемном покое. Я плотно поел и прилег на диван. Возможно, ненадолго уснул. Звонок телефона развеял мой сон: позвонил реаниматолог и сказал, что по дренажу уже 4 литра жидкости, и там есть сгустки крови. Немедленно я спустился в реанимацию. Дренаж был сухой, а в пакете около 4300 мл жидкости, реально похоже на кровь. Цвет смущал, но я же помнил, что изначально его плеврит был буро-красный, и раз по дренажу ничего не идет, значит он функцию свою выполнил. Я всех успокоил, сказал, что все отлично, хоть и пациент давление держит за счет больших доз норадреналина.
Чувство беспокойства не давало мне прилечь, я еще несколько раз переосмыслил и принял для себя решение, что в любом случае все выполнено верно. Ночь я отдежурил вполне удовлетворительно, меня пару раз подняли для консультаций, но в 6 с чем-то утра позвонил реаниматолог и попросил написать посмертный эпикриз тому мужчине… Естественно, надо сообщить родственникам. Это был первый мой труп, но далеко не последний. Что сказать? Как начать разговор? Я был растерян, но надо так надо. Поднял телефон и начал набирать номер родственников, зафиксированный на титульном листе истории болезни.
– Здравствуйте, вас беспокоят из больницы, врач-хирург, – начал я.
– Что произошло? Он жив? Что нам привезти? – начала заваливать меня вопросами женщина, судя по голосу, средних лет.
– Руслан Александрович, к сожалению, скончался, приношу свои соболезнования, – проникновенно сообщил я.
– Спасибо вам, можем ли мы отказаться от вскрытия? – спросила она.
– К сожалению, нет, все досуточные смерти должны быть вскрыты.
– Хорошо, спасибо, я скоро приеду.
– До свидания. – Я
