В последний раз - Гильермо Мартинес
Когда он открыл дверь, Мави сидела боком в кресле «честерфильд», небрежно закинув голые ноги на подлокотник. Она, казалось, была погружена в книгу, но, завидев его, сразу вскочила. Собака, лежавшая рядом с креслом, тоже встала и подбежала к Мертону.
– Быстро ты справился, повезло нам всем. Гляди-ка, ты не дал мне и до середины досмотреть, а книжка чем дальше, тем интереснее. Оставлю ее тут, чтобы ты не плакал, но как-нибудь зайду и дочитаю. Ладно, пошли.
Шагая следом за девочкой, Мертон внимательно рассмотрел ее. Кончики колышущихся волос золотились, в предзакатном свете решительное, с восхитительными чертами лицо сияло, искрились зеленые глаза. На ней была мужская рубашка, слишком широкая, наверное, отцовская, но Мертон не преминул заметить намечающиеся выпуклости, которые уже было не скрыть. Они тоже колыхались, натягивая ткань и раздвигая пуговицы. Наверное, только этим она и походила на Моргану. Хотя в таком своем возрасте девочка старалась как можно больше отличаться от матери, начиная от короткой, до середины щеки, стрижки и заканчивая несколько андрогинной манерой одеваться. Идти с ней рядом – тоже совсем другое дело. В том, как она опережала его, показывая дорогу, Мертону виделась неудержимая, почти взрывная энергия, какую он порой наблюдал у девочек-теннисисток. Быстрым шагом они обогнули бассейн, и собака вприпрыжку бежала рядом, Мертон же разглядел из-под навеса крыши, что на корте уже поставили сетку. Мави указала ему на дверь, ведущую в дом с галереи, и зна́ком велела Саше оставаться снаружи.
– Нам придется пройти через весь дом, потому что мама приготовила ему особую комнату рядом с зимним садом, чтобы туда весь год светило солнце.
– Он… прикован к постели? – спросил Мертон. Неожиданно он осознал, что никто так и не сообщил ему до сих пор, чем болеет А.
– С каждым разом ему все труднее двигаться. По утрам приходит женщина-кинезиолог, делает с ним упражнения. Но ухаживает за ним сиделка из Болгарии, Донка, она всегда рядом, ты ее увидишь, просто кавалерийский сержант. Только ее он и слушается, мой отец. Он-то ведь тоже не подарок.
Они стремительно прошли через огромный зал, где было полно кресел, статуэток, масок, картин, сувениров в память о путешествиях, потом двинулись дальше по лабиринту, мимо других комнат с белеными стенами, более скупо обставленных и не таких просторных. Стены одной из них были сплошь покрыты черно-белыми фотографиями и портретами. Мертон решил, что это, наверное, личный кабинет Морганы. Он знал, что когда-то она увлекалась фотографией. Наконец спустились на несколько ступенек, и Мертон разглядел застекленную пристройку оранжереи с дорожками из терракотовых плиток между цветами в горшках, а сбоку – закрытую дверь. Мави быстро постучала дважды, и почти мгновенно появилась «кавалеристка». Перед такой женщиной действительно можно было оробеть: очень высокая и плотная, хмурая, с жгуче-черными волосами и каменным лицом, на удивление красивым, на котором светились неистовым блеском глубоко посаженные голубые глаза, маленькие и свирепые. Она презрительно оглядела Мертона с высоты своего роста – так полицейский, повинуясь приказу начальства, неохотно впускает посетителя. За ее спиной Мертон увидел больничную кровать с поднимающейся и опускающейся спинкой, несколько подушек в изголовье и чуть воздетую руку А., который, едва шевеля пальцами, приглашал его войти. Мертон ощутил на себе взгляд все еще ясных глаз, в них светилась ирония, как последний признак жизни в странно скованном, уже почти бесплотном теле: очертания черепа заранее намечались в плоскости лба и заостренных скулах. Мертона поразил голос, низкий, глухой, все еще полнозвучный.
– Как вы молоды, скажите-ка, «грядущее к прошедшему приходит, несет ли новые сверхточные приборы»? Не отвечайте, не удручайте меня. Мне уже все доложили о вас, знаю, вы удобно устроены в моем кабинете и успели переговорить с Нурией. В общем, думаю, мы можем начать. Присядьте, пожалуйста, на этот стул и откройте верхний ящик тумбочки.
Мертон повиновался и вынул из ящика нечто, похожее на толстую тетрадь. На самом деле это была почти целая стопка листов, скрепленных кольцами; на первом было отпечатано заглавие: «В последний раз», и имя А.
– Ну вот, все здесь, – кивнул А. – Сейчас мне надо бы умолкнуть, отпустить вас с рукописью, чтобы вы ее прочитали. Но не могу удержаться, скажу пару слов о заглавии. Полагаю, вы читали какие-то из моих прежних романов?
Мертон, которому трудно было кривить душой даже из вежливости, признался, что прочитал один, тот, что получил испанскую премию, и чуть не проболтался, что закончил читать его несколько часов назад.
– Только один. И как раз этот самый, – произнес А. саркастически. Мертон так и не понял, относился ли сарказм к собеседнику или к хозяину. – Надеюсь, я не ошибся, пригласив вас приехать. Хотя, вероятно, так даже лучше. Вы сможете, скажем так, судить непредвзято. И в итоге с того романа, который вы прочитали, и началось недоразумение. Когда жена показала мне ваши рецензии и я узнал, что вы занимались математикой, я подумал, что вы и есть тот самый человек, кто мне нужен. Но окончательное решение позвать вас я принял, сочтя, что таким совпадением нельзя пренебречь, когда в одной из ваших рецензий нашел упоминание о рассказах Генри Джеймса, посвященных литературной среде. Полагаю, вы помните рассказ «В следующий раз».
В период своей славы Мертон прочитал много рассказов Генри Джеймса и мог похвастаться быстрой и отменной памятью, однако вынужден был признать, что не только не читал такого рассказа, но даже не слышал о нем и ни разу не встречал в указателях. А. сделал нетерпеливый жест, словно рухнула вторая треть надежд, какие он возлагал на критика, но все-таки снизошел до объяснения:
– В той истории есть два противоположных писателя: миссис Хайсмор, все книги которой неизменно пользуются успехом, и никому не ведомый писатель Лимберт – непризнанный гений, наоборот, переживающий провал за провалом. Каждый из них хотел бы взять что-то от другого. Миссис Хайсмор, прозревая нечто низменное в своем неизменном успехе, желает хоть раз испытать «блистательный» провал. А Лимберт, в свою очередь, удрученный постоянно повторяющимися блистательными провалами, намеревается писать хуже, чтобы
