Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
Подъезжая к городу, Софус сбросил скорость. Эстер выпрямилась. Напротив высился остров Куной — она его узнала по фотографии из дневника Ауры, он был за спиной у Коупаконан. Софус остановил грузовик и заглушил мотор.
— Мы на месте, — сказал он. Первое слово с той минуты, что они съехали с парома.
Эстер вылезла из грузовика. Они стояли на высокой скале. Эстер посмотрела на море. Ветер усилился, вода подернулась рябью. Эстер следом за Софусом пошла по узкой каменной тропинке, бежавшей между черными домами с белыми ставнями и дерновыми крышами, возвышавшимися над бездной. Хорошо, что на этой тропинке больше никого нет.
По короткой каменной лестнице они спустились к морю. Ища. Высматривая.
Еще одна короткая каменная лестница. Резкий вдох.
Двухметровая Коупаконан возвышалась на естественном базальтовом «постаменте». Бронзовая когда-то кожа подернулась выразительной сине-зеленой патиной. Тюленья дева стояла спиной к небу, горам и морю, к своему дому, по которому так тосковала. Взгляд был обращен на прόклятую деревню молодого крестьянина, укравшего то, что ему не принадлежало. Одна нога на камне. Другая — в не до конца снятой тюленьей шкуре, которую Коупаконан стаскивала с себя одной рукой.
— Аура! — позвала Эстер и сбежала по последнему, длинному пролету каменной лестницы к каменистому возвышению, которое выдавалось в море. Туда, где стояла Коупаконан, ошеломлявшая своими размерами и излучавшая силу.
Эстер вскарабкалась на возвышение и потянулась к руке тюленьей девы. Холодной. Неумолимой. Выпрямившись, Эстер достала до предплечий Коупаконан и украдкой взглянула на лицо, выражавшее боль потери, гнев, силу, — воплощение любимых историй Ауры. Прижала руки к тюленьей шкуре. Провела пальцами по звериным глазам. Здесь ее сестра согласилась стать женой Софуса. Стояла в его объятиях и слушал, как Айвёр поет Trøllabundin. Писала свою новую жизнь. И надо всем этим царила история тюленьей девы.
Эстер пожалела, что ей не хватит сил развернуть скульптуру. Чтобы Коупаконан стояла лицом к морю. Она достала из кармана черное лебединое перо и сунула его в щель между тюленьей шкурой и бедром Коупаконан.
— Спасибо. — Эстер повернулась к Софусу, стоявшему у нее за спиной. Отдышалась. — Спасибо, что привез меня сюда.
Софус, волнуясь, сжал губы.
— Эстер, мне надо тебе кое-что сказать, — начал он. — Здесь я не только попросил Ауру стать моей женой.
Налетел ветер; Эстер ухватилась за тюленью деву и вытерла со лба дождевые капли.
— Здесь мы развеяли прах нашей дочери. — Софус тяжело сглотнул.
Его слова ударили, как порыв секущего ветра. Эстер ничего не сказала. Она не могла поднять взгляд на Софуса. Прижавшись к скульптуре всем телом, Эстер смотрела на волны, разбивающиеся о черную скалу. Тяжесть незаданного вопроса поднялась и обрушилась на нее. Эстер повернулась, чтобы посмотреть Софусу в лицо. В глаза.
— Как вы ее назвали? — спросила она. — Вашу дочь? Мою племянницу?
За мгновение до того, как Софус успел ответить, Эстер услышала голос Ауры.
— Ала, — ответил Софус. — Мы назвали ее Ала. Наш лебеденок.
Эстер не сводила с него взгляда.
— Я давно хотел тебе сказать. Но подходящего момента все не было. Вчера вечером мы говорили об Ауре, о вашей игре в Шелу и Алу. Но у меня все равно не нашлось слов.
Когда Эстер наконец смогла говорить, она не узнала собственный голос.
— В последний раз Ауру видели у семи валунов. Говорят, она шла по берегу и выкрикивала имя — Ала. — Эстер вцепилась ногтями в кожу на запястье, сжимая так сильно, что почувствовала, как начинает сочиться кровь. — Она звала свою дочь.
— Аура назвал нашу дочь в честь тебя, Эстер. Она звала вас обеих.
Эстер с трудом втянула в себя воздух.
— Но меня там не было! — Она взорвалась от ярости, глаза оставались сухими. — Меня там не было. Она просила меня прийти, прийти к ней, а я…
На лице Софуса отразилась печаль.
— Эстер…
— В то утро она оставила мне записку. Просила встретиться с ней в нашем месте, в тайной лагуне, но я слишком злилась на нее: она же бросила меня, отгородилась, не допускала меня в свою жизнь. Я хотела наказать ее за то, что она меня бросила. Поэтому я бросила ее. — Эстер тяжело вздохнула. — Я не лучше крестьянина из этой сраной легенды. — Она махнула на домики, возвышавшиеся над ними на скале. — Я отказала ей, когда она нуждалась во мне, причем в минуту, когда она нуждалась во мне больше всего. Поэтому теперь я проклята. Я обречена жить дальше без нее. Я больше никогда ее не увижу. Мою офигенно красивую сестру. — Эстер взглянула в лицо тюленьей деве. Глотнула ветра. — Я никогда больше тебя не увижу! — прокричала она Коупаконан.
Софус дал ей отдышаться и приблизился к ней.
— Ты не проклята, Эстер. Ты не виновата. Ты ни в чем не виновата.
Эстер пыталась понять его слова. Ветер свистел ей в уши, в глазах пульсировали непролитые слезы.
— Я должна была спасти ее. Должна была. — У Эстер засаднило горло, но она все равно крикнула: — Как она могла меня покинуть?
Софус посмотрел на нее. Беспомощную. Отчаявшуюся. Обезумев, Эстер так крепко прижалась лбом к руке Коупаконан, что ей стало больно, но она все-таки надавила еще сильнее. Умоляя. Вымаливая.
— Эстер, — глаза Софуса наполнились слезами, — чего ты хочешь? — Он протянул ей руку.
Эстер всмотрелась в его лицо. Наверное, Аура тоже много раз смотрела ему в глаза, ее тянуло к Софусу так же, как сейчас Эстер.
— Чего ты хочешь? — мягко повторил Софус, ища ее руку.
Руки тянутся. Держат. Роют. Тело вибрирует от воспоминаний.
* * *
— Мама, она умерла? — дрожащим голосом спрашивает Аура; Фрейя уже стоит рядом.
Эстер смотрит на мать, и ее пробирает озноб. Фрейя падает на колени, берет малыша на руки.
Потом Фрейя роет яму за Звездным домиком; по ее просьбе девочки нарвали маргариток. Фрейя сжимает их в кулаке, костяшки пальцев побелели. Наконец она бросает цветы в яму. Берет лопату и начинает забрасывать могилу землей.
— Моя любовь тебя не оставит, — шепчет Фрейя. — Моя любовь тебя не оставит. — Всхлипывания прерывают ее слова. Эстер, замерев, смотрит, как комья земли покрывают розовый сверток на дне ямы: Фрейя закутала тюлененка в их детское одеяльце, найденное в глубинах бельевого шкафа. Под землей, наверное, холодно, думает Эстер; странная мысль.
Эстер пытается прижаться к Фрейе, но мать смотрит на нее глазами, похожими на пустые комнаты.
Трепет.
«Зубчики как кардиограмма».
Яркий свет, попискивание монитора, зеленая ломаная линия. Аура спит в больничной кровати. Фрейя лежит рядом, обнимая ее: вторая кожа,
