Молот Тора - Юрий Павлович Вяземский
Митя замолчал.
– Ну, я понял. Вы перестали изучать языки и стали филосом, – сказал Трулль.
– Нет, – покачал головой Сокольцев. – Философом я не стал… Но я стал изучать немецкий. У нас на кафедре иностранных языков немецкий преподавал один очень странный человек. Узнав, что я владею тремя языками, он мне объявил: «Не знающий немецкого подобен хромому человеку. Испанский, французский, тем более английский – всё это костыли. Спинной хребет европейской лингвистики – die deutsche Sprache». Когда этот странный человек мне несколько раз приснился, я понял, что от немецкого мне не отвязаться, и стал с ним заниматься. Мы быстро нашли общий язык. С одной стороны, он до нужной мне глубины и психологических тонкостей знал немецкий язык, а с другой – не стеснял мою свободу и не нарушал моего метода, как это делают большинство языковых учителей. Скоро мы с ним стали читать и обсуждать Шопенгауэра.
– Окей! Платон, Шопенгауэр, немецкий, – подытожил Телеведущий. – Но вы ведь в Литературном институте учились. Надо было, наверное, что-то литературное сочинять.
– Я на переводческий поступил, – уточнил Митя. – Ну и переводил кое-что. Наш мастер – так у нас называли руководителей семинаров – наш мастер чем дальше, тем больше меня хвалил. А мне мои переводы все меньше и меньше нравились. Я выбирал достойные вещи, но при переводе получались какие-то жалкие тени того, что было в оригинале. Тут я и вспомнил Платона с его пещерой. И понял, что мне надо добраться до «верхней дороги». Платон иногда называет это «припоминанием». А я ведь с детства, как я вам рассказывался, задумывался… Однажды, вот эдак задумавшись, я стал переводить один английский рассказ. И мне впервые понравился мой перевод. А мастер тоже впервые меня упрекнул: дескать, любопытно, но слишком далеко от оригинала. Я стал ему возражать и в качестве примера привел Пастернака. У Шекспира Гамлет в оригинале говорит: «время вышло из сустава», а Пастернак переводит: «порвалась дней связующая нить». Разве не замечательно?! А мастер в ответ: «Не рано ли, Дима, вы стали себя сравнивать с Пастернаком?» Он мне это шутливо и с глазу на глаз сказал. Но мне стало грустно. Мне так понравилось переводить, «припоминая» и «задумываясь». Я наконец-то нащупал нужную ниточку. А он эту нить захотел обрезать… Чтобы не ссориться с ним – он был очень милым человеком, – я стал выбирать для перевода испанские вещи. Наш мастер не владел этим языком. Он, правда, один из моих переводов отнес на экспертизу своему приятелю, профессиональному переводчику с испанского. И тот поставил следующий диагноз: лихо и лучше оригинала, прежде всего потому, что с оригиналом мало общего.
Сокольцев вновь виновато улыбнулся и замолчал.
– Ради бога, простите меня, Дмитрий Аркадьевич, – сказал Трулль. – Но вы своим Платоном меня… это самое, как говорит Петрович… вы меня как будто загипнотизировали.
Саша теперь смотрел в сторону реки и, похоже, с некоторых пор перестал слушать Митю.
– Представьте себе, мне стали слышаться голоса, – сообщил Ведущий. – Честное слово. Как будто там, в тумане, на островке, кто-то разговаривает… Слов я, правда, не разбираю.
– Ну, слава богу, и вы наконец стали слышать, – задумчиво отозвался Сокольцев.
– Мистика какая-то! – сказал Александр.
– Для тех, кто не видит и даже не слышит, да, мистика… Но вы ведь теперь слышите, – сказал Дмитрий Аркадьевич.
Верингасага (31–36)
31
На Змее и Соколе многие были ранены, на Змее – почти все. Им оказывали помощь те, кто лучше других умел обрабатывать и лечить раны. Это были венды Свана и Вышан, Свейн Рыло с Лофотен и дан Торкель Кот. Всеми ими руководил Ингвар Сокол, из них самый знающий и умелый.
На Змее тяжелее других были ранены Буи Тетерев, Скафти Воробей, Асмунд Тюлень и Хлёдвир Бородач.
У Хлёдвира был распорот живот, и внутренности чудом держались у него внутри. Когда к нему подошел Ингвар, Хлёдвир сказал:
– Не трать на меня время. С такой раной долго не живут.
Ингвар ему не ответил. Он обмыл рану Хлёдвиру, взял иголку с ниткой и сшил ее, потом приложил к ране пластырь и перевязал рану.
– Все равно жить мне осталось недолго. Рана должна загноиться, – сказал Хлёдвир.
Ингвар посмотрел на Хельги, который поддерживал Хлёдвиру голову и сказал:
– Странно. Кузнец, а такой болтливый.
Затем обернулся к Хлёдвиру и сказал:
– Не загноится, если принесешь жертву альвам.
Они потом так и сделали. Хлёдвир долго болел, но в конце концов выздоровел.
Буи Тетереву во время боя в левый бок попала стрела. Но он отломал комель стрелы и продолжал сражаться. Теперь же он подошел в то место, где старуха Свана перевязывала раны. Свана развела огонь и грела на нем воду для промывки. Буи подошел к огню и постоял там некоторое время. Свана сказала ему:
– Что так стоять? Пойди-ка принеси дров.
Буи принес охапку дров и бросил в костер. Тут Свана посмотрела ему в лицо и сказала:
– Какой-то ты бледный. Что с тобой?
– Да вот укусила гадюка, – ответил ей Буи и показал на левый бок.
Свана ощупала его рану и почувствовала, что там застряло железо, но она не могла определить, как глубоко оно вошло. В небольшом котелке у нее варилась смесь лука с другими травами. Она дала ее выпить Буи, а затем обнюхала рану и сказала:
– Слава Радегасту! Рана не глубокая. Запаха лука не слышно.
Она взяла клещи и быстро вытащила наконечник из раны.
А Ингвар отправился к ополченцам, словенам и веси. Тем из них, кто не был ранен, он стал ощупывать руки. Он брал их ладони и гладил их. Так он выбрал двенадцать человек с самыми мягкими руками и велел им перевязывать раны своим товарищам. И они стали хорошо это делать, хотя многие из них прежде не делали перевязок.
Затем Ингвар пошел к пленным. Их перевязывали другие пленные. Среди них был один человек с эллиди Кари из Бердлы. Рана его был неглубокой. Когда Ингвар проходил мимо него, раненый сказал:
– Эту рану нанес мне Старкад Шерстяная Рубашка.
Ингвар
