Песчаная роза - Анна Берсенева
– Если она хочет перебраться в Москву, – сказал он Ире, – пусть продает квартиру в Астрахани и покупает здесь. Деньгами я помогу. Но от жизни с ней меня уволь.
– А со мной? – спросила Ира.
Она спросила это ночью. Открыла дверь в кабинет, куда Роман перебрался спать еще во время ее запоев, подошла к его дивану.
– Ир, прости меня, если можешь, – помолчав, ответил он. – Скажи, что я могу для тебя сделать.
– Толку-то говорить? – усмехнулась она.
И вышла из комнаты.
Роман боялся, что она снова начнет пить. Это означало бы, что расстаться с ней не получится, и что в таком случае делать, было непонятно до отчаяния. Но Ира отдалась другому, причем в самом прямом смысле слова.
Может быть, не другому, а другим – появился у нее один любовник или они менялись, Роман не знал, да и знать не хотел. Когда Ира стала время от времени оставаться где-то на ночь, он лишь вздохнул с облегчением. Правда, она не производила впечатления влюбленной, но воодушевленной все-таки выглядела. Боясь спугнуть удачу, он не спрашивал ни о причине ее воодушевления, ни о том, где она проводит дни и ночи.
Она возвращалась домой все реже, пока наконец не исчезла на неделю. На его звонки не отвечала, но ответила на сообщение, в котором Роман спрашивал, все ли с ней в порядке, иначе он обратится в полицию с заявлением о розыске.
«Все в порядке, – написала она. – Я нашла свой путь».
Только этого не хватало! Что означает такое объяснение?
«А главное, что я должен делать?» – подумал он с усталостью и злостью.
И решил, что, должен или не должен, а не может с этим сделать ничего.
Однако уже через несколько месяцев что-то делать пришлось, да и не что-то – пришлось напрячь все силы, потратить все деньги, на которые собирался купить машину, и задействовать все связи для того, чтобы выпутаться из дурацкой и опасной ситуации.
Свой путь Ира нашла в секте, адепты которой веровали, что конец света будет счастливым и светлым для тех, кто отдаст свою душу и тело ее руководителю. Кроме души и тела следовало отдать также и собственность. Особенно приветствовалась недвижимость.
Все это было так уныло и глупо, как будто вылезло прямо из телевизора, из самых бессмысленных программ. Как это могло проникнуть в его жизнь? Он не понимал.
Ира подписала документы, согласно которым передавала принадлежащую ей долю семейной собственности каким-то людям, фамилий которых не могла вспомнить. Роману казалось, что о таких уловках осведомлены уже и малые дети, и даже они на это больше не ведутся. Но Ира повелась.
Когда уже после всех юридических ухищрений, после судов и полицейских рейдов в какие-то сектантские квартиры она вернулась в Сокольники, то выглядела как выпотрошенная рыба. Глаза потускнели, как у старухи, голос был еле слышен.
– Что я натворила? – сев на пол в прихожей, сказала она. И, подняв на него глаза, добавила: – Что мы оба с тобой натворили?
Этот вопрос, заданный с растерянностью и болью, был хуже пощечины. Что на него ответить, Роман не знал.
Как так вышло, что последовательные действия, каждое из которых само по себе было честным, привели к тому, что два человека, их совершавшие, оказались теперь глубоко и безвыходно несчастливы? Если бы он понимал, что сделал не так в самом начале, ему, возможно, было бы теперь легче. По крайней мере он знал бы, в чем виноват перед Ирой и собой. Но можно ли считать виной физическое влечение, с которого все началось? Роман не мог ответить, и это вызывало у него злость – на нее, на себя, на то, во что превратилась его жизнь.
Между тем Ира устроилась работать в регистратуру стоматологической клиники и, кажется, решила жить, как все люди живут. Так называла это ее мать, которая продала-таки квартиру в Астрахани, купила комнату в коммуналке в Балашихе и, приезжая навестить дочь, каждый раз громогласно рассуждала о том, что одни в самом центре в хоромах шикуют, а другие у черта на рогах с соседями теснятся, не то что при Сталине, все справедливо было, поровну, и теперь бы так.
По сути, коммунальной была теперь и квартира в Сокольниках – с жизнью в разных комнатах, с редкими разговорами, да и не разговорами даже, а так, репликами, которыми приходилось перебрасываться во время бытовых действий. Когда Роману случалось окинуть эту жизнь отстраненным взглядом, становилось так тошно, что хоть об стенку головой. Но случалось такое очень редко – все дни он проводил на работе, которая по-прежнему увлекала его. К тому же он пользовался любой возможностью куда-нибудь уехать – на конференцию, на раскопки, да куда угодно. Это позволяло не думать, что он пустил свою жизнь под откос. В поездках иногда случались романы, вернее, то, что можно было условно так назвать. Пыла, необходимого для того, чтобы название перестало быть условным, он в себе не ощущал, понимая с некоторым даже страхом, что ощутить уже и не хочет.
Когда выяснилось, что Ира сохранила способность ощущать этот пыл, он должен был, наверное, почувствовать облегчение. Но не почувствовал ничего. Вообще ничего.
Что Ира «в отношениях», Роман узнал из ее инстаграма, на который подписался, когда искал ее по сектантским квартирам. В сториз вынырнула и фотография возлюбленного – молодого, с наглыми веселыми глазами, накачанными мускулами и самоуверенной ухмылкой. По внешности это был типичный охранник, приезжающий в Москву для посменной работы. Так это или нет, Роман выяснять не стал. После истории с сектой знакомый юрист оформил его имущественные отношения с Ирой так, чтобы она больше не могла устроить ничего подобного, а до происхождения и профессии ее возлюбленного ему не было дела.
Когда Ира сообщила, что перебирается жить к Вите, в ее голосе звучало торжество: вот ты на мне крест поставил, а я вполне себе ничего и даже нарасхват.
– Так что в полицию не обращайся, – добавила она. – Витя сам там служит.
– Не буду, – кивнул Роман. – Я в командировку уезжаю.
– Ну и уезжай, – фыркнула она.
«У меня все хорошо!» – читалось в ее глазах.
Роман впервые за последние годы почувствовал надежду на то, что его жизнь может пойти иначе. Он
