На расстоянии дыхания, или Не ходите, девки, замуж! - Ульяна Подавалова-Петухова
— В другой раз уже не будет так больно, — проговорил он и усмехнулся, — привыкнешь.
Он отвернулся, а Алька села за его спиной. На тонких плечиках остались отпечатки жесткой пятерни. Под левым глазом расплывался синяк, а из нижней губы сочилась кровь и капала прямо на маленькую грудь. Распущенные волосы цвета темного шоколада она откинула назад и посмотрела сквозь слезы в спину своего насильника. Бешеные дикие глаза. Вадим был так близко, что слышал ее дыхание. Он рванулся к сестре, но не мог и шелохнуться: ноги по колено вросли в пол. Вадим заорал, но лишь раскрыл рот в немом вопле. А у его маленькой сестры сверкнул нож в руке, и она воткнула его в мучителя. Тот дернулся, разворачиваясь, и получил новый удар в грудь. Алька, сев на него верхом, кромсала мертвое тело и хохотала. Звук ножа, входящего в плоть, был страшнее этого громоподобного смеха. И лишь когда вся кровать была в крови, девушка подняла глаза на брата.
— Ты опоздал, онисама, — сказала она глухо и, проткнув себя этим же ножом, упала на кровавое тело насильника.
— Нет!!! — сквозь глухоту мира прорвался его крик. И вдруг он получил удар, а затем еще один.
— Вадим! Очнись! Очнись! — услышал он знакомый голос.
Что-то было с этим голосом… Что-то было с ним связано… Но Романов всё еще стоял в комнате, залитой кровью. Кровавая лужа сбегала с некогда белоснежной постели и почти добралась до него. Его мутило от этого удушающе-тошнотворного запаха.
— Вадим!!! — вновь донесся слабый крик.
Но тут кровь вдруг потекла вспять, отступив от него. Она стала подниматься стеной и, когда достигла потолка, рухнула на несчастного, поглотив.
И тут он что есть силы дернулся и сел. Белые после шпаклевки стены. Шум проспекта за открытым на проветривании окном. Быстрый взгляд на себя. Майка казалась темней, будто кто водой окатил, а на фоне бледнеющего неба он смог рассмотреть и узнать Инну с какой-то посудиной в руках.
— Вадим, — тихо позвала она, поставив кастрюльку на пол.
Он сфокусировал на ней взгляд. У него стучали зубы, и он всё никак не мог вымолвить слово.
— Это просто кошмар, — проговорила Инна участливо и обняла его, прижав к своей груди. — Это сон! Кошмар. Всё хорошо.
Она не могла его разбудить. Он рычал и метался на постели. Даже пощечины не помогли. И что-то было в этом сне страшное, безумное, нечеловеческое. Девушка трясла мужа за плечи, но кошмар цепко держал свою жертву. У него, видать, тоже была какая-то определенная цель. Миссия, которую он стремился выполнить, во что бы то ни стало.
— Алька, — вдруг очень четко произнес Вадим, всё еще дрожа всем телом. Он бросился в комнату сестры, запутался ногами в мокром одеяле и рухнул на пол, подскочил и помчался вновь. Он распахнул дверь и в два шага покрыл расстояние от двери до кровати, где мирно спала девушка. Его трясло. Он возвышался над спящей малышкой, а лицо дрожало.
«Это был сон! Очередной кошмар! Тебе просто давно такая мерзость не снилась», — стучало в голове набатом.
Он опустился на колени перед постелью сестры, поправил одеяло, провел ладонью по волосам девочки. Та вздохнула и перевернулась на другой бок.
«Это всё из-за матери. Всё из-за этой встречи. Мать будто окунает нас вновь в дерьмо,—роилось в голове.—Пять лет жили спокойно. Всего пять лет!»
Вадим прошел на кухню, выпил воды. Он стоял так глубоко погруженный в свои мысли, что не услышал, как на кухню следом за ним вошла жена и, подойдя сзади, потянула с него мокрую майку... Тело двигалось само, Романов даже не успел ни испугаться, ни обдумать действия. Уже опуская занесенную для удара руку, он узнал Инну, но не успел ни удар отвести, ни силу его ослабить. Раздался щелчок, и девушка от пощечины упала на пол, как подкошенная.
— Инна! — крикнул он, бросаясь к ней. — Инна! Я… я…
Она не смотрела на него, мотала головой, прижимая ладонь к месту удара.
— Ничего, Вадим, ничего, — сказала она и даже улыбнулась.
— Дай посмотрю, дай, я сказал!
Он рывком поставил ее на ноги, отодрал ладонь от щеки и выругался сквозь зубы. Усадил на стул, а сам полез в морозилку. Инна смотрела вниз, стараясь не расплакаться. Шелестел целлофан, что-то упало. Опять ругань сквозь зубы. Потом цепкие пальцы опять отодрали ладонь и к горевшей щеке приложили что-то шелестящее, холодное, завернутое в полотенце. Муж прижимал компресс одной рукой, а второй стирал слезы, которые всё-таки предательски вырвались наружу.
— Прости, Инн, прости, слышишь? Я…
— Ты сквернослов, — почему-то сказала она и посмотрела на него сквозь слезы. — Такой матерщинник! Крамольник!
Она что-то бормотала, а он не мог отвести от нее глаз. Откуда она? С какой звезды упала? Почему именно сейчас, когда всё так усложнилось в какие-то считанные недели? С ее тела не успевают сходить синяки и ссадины. И хоть бы раз пожаловалась или наорала. Или спросила обо всех этих тайнах. Даже на встречу эту дурацкую пошла, потому что знала: Вадим ни за что не согласится встретиться с матерью. Даже под страхом смертной казни. Он ведь уже придумал, что наймет человека, который займется всеми этими вопросами — слава Богу, средства позволяют, — а Инна упростила задачу.
— Больно? — спросил он участливо.
Она, не поднимая глаз, вздохнула.
— Как страшно, наверно, так жить. Я просто майку принесла сухую, а твоя реакция…
— Не подходи ко мне сзади. Ненавижу, когда стоят за спиной, — с нажимом произнес он.
— Майку-то хоть переодень.
— Защитница, едрён батон! Ведро что ли вылила?
Он, стаскивая майку, повернулся спиной, и у Инны, глядящей на него снизу вверх, качнулся потолок перед глазами. Да, вчера, она даже гладила эти порезы, но не рассматривала, не видела. Сейчас же…
— Сколько же их!? — только и выдохнула она.
Романов развернулся на пятках и быстро оделся, но Инна дотянулась до него и подтащила к себе за одежду. Он, было, брыкнулся, но она задрала майку на животе и потрогала едва заметный синяк, который сама же поставила.
— Почти зажил.
