Восьмая шкура Эстер Уайлдинг - Холли Ринглэнд
— Точно. А до этого он даже футболками не мог тебя заманить.
— Да уж. — Это Эстер помнила. — Проклятые футболки.
— Я свою храню до сих пор.
— Да ладно.
— Нет, правда. Ну как забыть такой девиз?
Оба улыбнулась: они снова понимали друг друга.
— De Profundis ad Astra, — нараспев произнесли они в один голос. — «Из бездны к звездам».
Из шатра на весь сад грянули Simple Minds — Don’t You Forget About Me.
— Ты не просветила отца, что мы нашли его подшивку научно-популярных журналов и сообразили, что девиз он не сам придумал?
— Чтобы разбить ему сердце? — Эстер фыркнула.
Том усмехнулся.
— Иногда я смотрю в ночное небо — и не могу удержаться. — Он поднял руку и свел в кольцо большой и указательный пальцы. Посмотрел в «телескоп», перевел взгляд на Эстер и поднял бровь, приглашая последовать его примеру.
Эстер коротко улыбнулась. Подняла ладонь, задев кисть Тома. Оба замерли, вскинув руки к звездам.
— Если смотреть с такого расстояния, то участок неба размером с песчинку вмещает десять тысяч галактик. А в каждой галактике — миллиарды звезд, — продекламировала Эстер, припомнив лекцию Джека в Космоклубе.
— У меня это до сих пор в голове не укладывается, — сказал Том.
Они постояли, глядя на небо. Кенни и Долли[25] запели Islands in the Stream.
— Как же я любил Космоклуб, — проговорил Том. — Особенно когда Джек водил нас в Звездный домик.
— Ага. Наш любимый Космоклуб.
В детстве Эстер и Аура не складывали шалашей и не устраивали себе хижин. У них был Звездный домик. Его еще в XIX веке построили охотники на тюленей и лебедей. Со временем деревянная лачуга пришла в упадок и разрушилась бы окончательно, если бы Джек Уайлдинг не предложил муниципальному совету объявить сбор средств на реставрацию. После восстановления он собирался взять заботу о домике на себя.
История Звездного домика стала любимой сказкой Уайлдингов. В то лето, когда Фрейя вынашивала Ауру, а островные тюленихи — тюленят, Джек восстанавливал хижину. Доска за доской, балка за балкой, гвоздь за гвоздем. Через три года, когда Фрейя вынашивала Эстер, а на недальних болотах высиживали лебедят черные лебеди, Джек устроил в бывшем охотничьем домике обсерваторию, где можно было наблюдать звезды в любую погоду. Несмотря на немудрящее устройство — комната с двумя аккуратными окнами и маленькая открытая веранда, — из Звездного домика отлично просматривались и ночное небо, и море, и болота.
— Эстер?
Эстер непонимающе взглянула на Тома.
— Я спросил — ты много времени проводишь в Звездном домике?
Эстер покачала головой:
— Сейчас — нет. Последний год я прожила на западном побережье. После того как… — Она не договорила.
— Понимаю, — тихо сказал Том. — Я бы тоже уехал куда подальше.
После той злополучной свадьбы они с Томом не общались, но, когда жители городка приступили к поискам Ауры, Том появлялся в Ракушке первым и уходил последним. О тех днях у Эстер остались лишь смутные воспоминания, но одно она помнила твердо: присутствие Тома. Он приходил к ним утром и поздно вечером: разливал по термосам горячий чай, готовил горячие сэндвичи с сыром и помидорами. Он был с Уайлдингами, когда полиция объявила, что поисковую группу отзывают, а дело об исчезновении Ауры передают коронеру; когда Джек держал в объятиях бившуюся в рыданиях Фрейю, когда прибежала Куини с медицинским саквояжем. Том был в Ракушке и в ту ночь, когда Эстер выскользнула из дома, думая, что уходит незамеченной. А потом, оглянувшись, увидела, что Том смотрит на нее в окно. Смотрит, как она сидит на березе и обдирает с дерева кору.
Эстер посмотрела на Тома, одетого мистером Мияги. Интересно, а он тоже вспомнил ту ночь? Серебрилась кора березы, увешанной электрической гирляндой. Под березой стоял столик, накрытый неоновой скатертью. Большая тетрадь в твердой обложке открыта, посредине лежит ручка. A-ha запели Take On Me.
— Ты уже написал что-нибудь?
— Нет, — ответил Том и поспешно добавил: — Но напишу.
— Да мне все равно.
Интересно, подумала Эстер, остался ли еще пунш.
— Я так понимаю, ты тоже не собираешься ничего писать?
— Нет. — Эстер фыркнула и отбросила от лица прядь жестких от лака волос. — Чтобы написать об Ауре, мне не хватит всех тетрадей мира.
Том мягко посмотрел на Эстер и попросил:
— Расскажи мне о ней.
Эстер почесала нежный рубец на запястье.
— Если хочешь, конечно, — прибавил Том.
Эстер помнила, что значит дружить с Томом. Помнила, как деликатно он соблюдал ее границы. Он всегда соблюдал ее границы.
— Аура любила эту старую березу, — прошептала Эстер и смущенно добавила: — Но ты и так знаешь эту историю.
— Расскажи еще раз. — У Тома на глазах выступили слезы. — Хочу послушать.
Из-под навеса раздался перебор гитар: The Church исполняли Under the Milky Way.
Эстер сделала глубокий вдох.
— Мы были подростками. Мне тринадцать, а Ауре, значит, шестнадцать. Мама как раз собралась расширить свое тату-производство. Помнишь?
— Помню.
— Она подумывала переделать этот уголок, но тогда пришлось бы срубить березу. Аура взбесилась. Мы все знали, что ей дорого это дерево, но тут она просто с катушек слетела. И в знак протеста начала составлять список фактов.
— Потрясающий был список, — улыбнулся Том.
— Да уж. — Эстер вспомнила, как Аура ходила за Фрейей по пятам по всей Ракушке, читая вслух то, что она узнала о березах; ее голос дрожал от страсти, гнева и веры в свою правоту: «Кора серебристой березы обновляется так же, как человеческая кожа. В дикой природе серебристые березы редко растут поодиночке: они легко размножаются семенами и растут, как правило, рощами. Каждое дерево дает кров и пищу сотням живых существ». И так — каждый день. Каждый день битва между мамиными татуировками и рассказами Ауры начиналась снова.
— Я знаю, на кого бы я поставил. — Том взглянул на березу.
Эстер улыбнулась.
— Самый убойный аргумент она предъявила как-то вечером, за ужином. Объяснила наконец, что когда она за год до всей этой истории попала в больницу с аппендицитом, то очень боялась операции. А Эрин объявила ей, что береза будет ждать ее. Рассказала, что у народов Восточной Европы серебристая береза почитается как средство от печалей: надо высказать дереву душевную боль, обнять его — и береза заберет все твои горести. А потом сбросит вместе с корой, как ненужную кожу. Все меняется: ты, твоя боль, дерево. — Эстер взглянула на березу, бледный ствол которой светился в вечерней темноте. — Тем вечером за ужином Аура поделилась, что после выписки из больницы у нее появился ритуал — рассказывать истории этой березе. Поэтому дерево было ей так дорого.
