Гумус - Гаспар Кёниг
После знаменательной лекции Кевин изредка общался с Марселем Комбом. Просил у него совета по выбору подходящих видов дождевых червей. Старый профессор хотел бы, чтобы молодой человек занялся развитием его проекта по созданию промышленного вермикомпостера, но амбиции Кевина были более скромными и носили скорее коммерческий характер. Продажа дизайнерских вермикомпостеров городским жителям, испытывающим вину за горы производимого ими мусора, позволила бы ему встать на ноги, зарабатывать на жизнь и, самое главное, обосноваться в Париже – этой столице развлечений, которая по-прежнему манила его своей ночной жизнью, чувственными удовольствиями и прочей движухой. Он твердо намеревался ни от кого и ни от чего не зависеть: ни от мужчины, ни от женщины, ни от учителя, ни от начальника, ни от кумира, ни от какой-либо идеологии.
В зале снова зажегся свет; зрители аплодировали «несогласным», в знак солидарности выбрасывая вперед руки со сжатыми кулаками. Затем на сцену снова поднялся ректор и с чувством произнес: «Спасибо нашим молодым специалистам за представленное альтернативное видение будущего».
– Пойдем-ка отсюда, – скомандовал Артур, вставая с места.
Два друга шагнули за обитые мягким материалом двойные двери концертного зала – во взрослую жизнь.
На бульварах уже стемнело. Купив несколько бутылок пива в первом попавшемся супермаркете, Артур и Кевин направились к Сене. Пользуясь случаем, Кевин примечал террасы кафе, которые ему предстояло посетить в самом ближайшем будущем; Артур же, не поднимая головы, прощался с родным городом. У моста Руаяль они спустились к набережной Тюильри и тотчас же попали в другой мир, где редкие фонари оставляли обширные участки, погруженные во тьму. Шум Парижа внезапно стих, уступив место обрывкам разговоров; смех и ругательства отскакивали от каменной брусчатки и летели в воду. Можно было различить небольшие группы праздношатающихся, а также несколько любителей одиноких прогулок и бомжей с собаками. Здесь требовалось смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о пустую тару или о спящее тело. В двух шагах от больших универмагов, от монументальных фасадов Музея д'Орсэ и Национального собрания жизнь текла своим чередом, вдали от ярких огней и осуждающих взглядов. Плеск воды вторгался в налаженный мир людей. Современный город с его прямыми освещенными улицами и пронумерованными домами странным образом сохранил этот анклав, где обитали подозрительного вида субъекты и витал сладкий аромат асоциальности, делающий это место еще более привлекательным. Лишь огни барж время от времени выхватывали из ночи очередного скитальца, словно зазевавшегося беглеца, попавшего под прицел часового на сторожевой вышке.
Друзья присели на каменную скамью. Они забыли открывашку. Используя бортик сиденья как рычаг, Кевин ловко откупорил две бутылки и протянул одну Артуру. Чокнувшись бутылками, оба сделали глоток за будущее.
– Привет, ребятки! Угостите меня пивком?
Из темноты появилась истыканная пирсингом девица с панковской прической – красноволосая наяда, подарок реки. Кевин почувствовал, как Артур напрягся.
– Садись, – спокойно ответил Кевин.
Они разговорились. Девица явно была под кайфом. Путаясь и сбиваясь, она рассказывала о вокзалах, о каких-то мутных сделках и, как ни странно, о конституционном праве, которое изучала в университете несколько лет назад и о котором до сих пор с удовольствием вспоминала. Кевин принялся излагать ей свои соображения по поводу домашних вермикомпостеров. Она с готовностью поддакивала, ничегошеньки не понимая и досадуя на то, что ей попался чувак еще более отмороженный, чем она сама: дождевые черви в гостиной однозначно выглядели дико. Странно, что именно в разговоре с этой случайной знакомой Кевин наконец-то набрался смелости и раскрыл свой план. Он ни разу не взглянул на Артура, который в свою очередь не проронил ни слова.
– Все парижские нечистоты, – подытожил Кевин, охватывая город широким жестом, – все, что сочится из чрева Парижа, вся эта жратва, помои, соки любви превратятся в плодородную почву благодаря работе дождевых червей! Развратный город вернет долг природе.
Кевин не узнавал себя. Он поддался влиянию момента. Проникся уверенностью, что все получится. Нужно только позволить увлечь себя, как это делают баржи, скользящие между арками мостов.
– Мы прослушали Растиньяка[12] с набережных Сены, – наконец прокомментировал Артур.
Кевин смутился.
– Это здорово, приятель, – добавил Артур, на этот раз без тени иронии.
Почувствовав облегчение, Кевин положил ладонь на руку Артура. Костлявые, покрытые пушком пальцы друга.
– Вы оба придурковатые, – заключила девица и, пошатываясь, направилась к мосту.
III
Артур захлопнул багажник. Все необходимое им с Анной для жизни уместилось в пятнадцать мешков для мусора. Понимая, что по прибытии в Нормандию им непременно понадобится личный транспорт, они решили отправиться туда на машине, расходуя тем самым значительную часть положенной им годовой нормы выбросов углекислого газа. Старенький отцовский «вольво» с низкой линией крыши и угловатым силуэтом выглядел словно часть декорации из фильма Клода Соте. В Фалезе они свернули с автомагистрали № 88 и отключили навигатор, чтобы, как выразилась Анна, разворачивая огромный, как простыня, атлас автодорог, «поближе познакомиться с местностью». Красным цветом она обвела пункт назначения: Сен-Фирмин-сюр-Орн, где находилась ферма дедушки. Стоял теплый весенний день; Артур медленно вел машину по проселочным дорогам, прореза́вшим сельские пейзажи, словно галереи дождевых червей – почву. Здесь, в деревенском захолустье, парижане Артур и Анна проходили ритуал посвящения в неоруралы; их миссия заключалась в том, чтобы вдохнуть в заброшенную ферму новую жизнь.
Через открытое окно автомобиля они открывали для себя настоящую Нормандию – ту, у которой нет названия. Впрочем, из-за неровностей рельефа эту местность, расположенную между бокажами[13] округа Вир, равниной Кана, грушевыми садами Донфрона и пригородами Фалеза, иногда называли Нормандской Швейцарией. Артуру не нравилось это выражение, придуманное для туристов. Хотя нельзя было не согласиться, что там, где Армориканская возвышенность, окруженная городками Пон-д'Уйи, Клеси, Атис-де-л'Орн и Конде-сюр-Нуаро, встречалась с полями, обсаженными деревьями и кустами, ландшафт действительно отличался живописными неровностями. Отвесные прибрежные скалы и гранитные фасады домов, нарушающие пьянящую мягкость нормандских пейзажей, действовали отрезвляюще. В деревушках прелестные фахверковые постройки сменялись темным, тяжелым и грозным камнем. Горные кряжи заставляли реки петлять, яблони – пускать толстые шишковатые корни, коров – жаться по склонам пастбищ, а деревни – прятаться в тени. За очередной долиной скрывалась
