Первая в списке - Магдалена Виткевич
Да, но ведь должен был быть ребенок. Несколько сантиметров счастья. А потом несчастья. А с несчастьями так уж повелось: пришла беда – открывай ворота. Сначала несчастья идут парами, потом летят стайками, а потом целым роем, как пчелы. Нападают со всех сторон, и чем больше ты отмахиваешься от них, тем настойчивее они тебя преследуют.
Не слишком ли много я позволила дочери Патриции ворошить прошлое? Ворвалась в мою полную уверенности жизнь, в мое убежище, где я так долго чувствовала себя в безопасности. И вот теперь меня охватила неуверенность. Я начала бояться жизни и смерти. Ответственности, принятия решений. Мое пространство в этот момент тоже начало сокращаться, вызывая приступы клаустрофобии.
– Думаю, ты уже достаточно взрослая, чтобы знать все, – жестко сказала я девушке. – Это правда, твой отец был большой мастер любовных утех. Я хорошо его знала с этой стороны.
– Знала?
– Знала. – При одном упоминании его имени меня бросает то в жар, то в холод. Наверное, если бы я встретила его случайно на улице, мое сердце пусть на очень, очень короткое мгновение, но замерло бы. – Я сама была в него влюблена. А он в меня. Уже полным ходом шла подготовка к свадьбе. И свадьба была. Но не моя.
*
Я познакомилась с Патрицией на экзамене в среднюю школу. Нас тогда посадили вместе, за одну парту. В те времена средняя школа начиналась после восьмого класса начальной школы. Это было начало девяностых годов, для поступления в лицей надо было сдавать экзамены[2]. По польскому или по математике. Мы сдавали польский и познакомились благодаря то ли «флякам на постном масле», то ли «пончикам на масле сливочном». Сейчас уж и не вспомню. Во всяком случае, она не знала фразеологизма с этими фляками или пончиками. Я подсказала ей. У меня не было причин не помочь ей. Тогда мне в голову не могло прийти, что эта девочка моя конкурентка, что места в старших классах только для лучших и что может случиться так, что лишь благодаря моей подсказке она попадет, а я нет. Что ж, век живи – век учись.
Я не знала, как ее зовут, и, соответственно, не могла проверить, есть ли ее имя в вывешенном на доске списке принятых учеников. Впрочем, это даже была не доска – это были листки, прилепленные на стекло входной двери в школу, чтобы каждый мог проверить, зачислен он или нет. Я не помню, сколько времени мы ждали результатов. Кажется, только сейчас впервые за столько лет я думаю об этом. Во всяком случае, в первый день в школе я увидела ее. Она стояла чуть в сторонке. Явно ни с кем не знакомая, как и я. Я подошла к ней. Она вспомнила, что я помогла ей на экзамене.
– Спасибо, – сказала она. – Если бы не ты, то, думаю, меня бы здесь не было, – и улыбнулась. – Я в долгу перед тобой.
– Забей. Я рада, что ты здесь!
Мы просидели за одной партой четыре года, деля и горести и радости. Она единственный ребенок в семье, я тоже. Мы понимали друг друга с полуслова. И все дела мы тоже делали вместе… до тех пор, пока не познакомились с Петром.
А ведь и в один класс ходили, и на одном трамвае домой возвращались. А еще мы попробовали дополнить наше счастье совместной подготовкой к урокам, но у нас ничего из этого не получилось. А так мы очень подружились. У меня больше никогда не было такой подруги. Мы делились друг с другом своими секретами и мечтами. Мы знали о первых поцелуях, любви, желаниях и обманах. Конечно, у нас не было никаких тайн друг от друга. Это была такая дружба, о которой пишут только в книгах. Так было до третьего класса средней школы. А потом я влюбилась.
Его звали Петр.
*
– Петр? – Карола широко открыла глаза. – Ты говоришь о моем отце?
Я кивнула, закрыла глаза и снова окунулась в воспоминания. Воспоминания, которые мне удалось полностью вытеснить из памяти. Когда я в последний раз думала о Петре? Давно. Так давно, что можно сказать: это было в совершенно другой жизни.
– Ты что, влюбилась в моего отца? – спросила Карола с ноткой злости в голосе.
– Послушай… – тихо сказала я и продолжила рассказ.
*
Петр учился не лучшим образом, видимо, много куролесил. Сначала мы подумали, что его артистический псевдоним «Травка» происходит от любви к возбудителям, но, к счастью, это было не так – прозвище восходило к его фамилии: Петр Шафранек. «Шафранек» было слишком длинно, поэтому все стали называть его Травкой. Со мной тоже такое случалось. Когда его выгнали из «девятки», престижной школы, он пришел к нам. Как потом оказалось, он там завязал довольно тесное знакомство с некой практиканткой по английскому. А дирекции это не понравилось.
Отец Петра был политиком. Был сторонником Валенсы, а тогда были такие времена, что все, кто стоял на его стороне, уже за одно это пользовались всеобщей любовью. Но даже это не помогло Петру остаться в «девятке», ему нашли место у нас. Наша средняя школа с распростертыми объятиями приняла Петра в четвертый класс.
Его родители очень хотели, чтобы мальчик получил аттестат зрелости, но ему на самом деле все было по барабану – как в переносном, так и в прямом смысле этого слова. Ему хотелось играть. И в принципе, это все, чем он занимался. В начальной школе он играл на старом рояле своей бабушки. Она же была его первой учительницей. И она же провела серьезную беседу с его родителями, говоря, что если они ничего не сделают с талантом парня, то потеряют его.
Когда он был в шестом или седьмом классе начальной школы, бабушка заявила, что больше не может ничему научить своего внука, и записала его в музыкальную школу. Он быстро сдал экзамены в среднюю музыкальную школу, где продолжил играть на фортепиано. Потом в эти занятия как-то совершенно неожиданно вклинилась гитара. Тогда он начал сочинять. Когда он был зол на
