Первая в списке - Магдалена Виткевич
Я тоже исповедовалась ей и рассказывала обо всем. О первых ласках, становившихся все более откровенными, о нашей по-настоящему совместной ночи на свадьбе у кузины Петра. Она много что знала про нас. Я полностью ей доверяла. Патриция и Петр были для меня всем.
Петр с отличием окончил среднюю музыкальную школу, а в обычной школе экзамены на аттестат сдал, честно говоря, еле-еле. Сдавал польский, английский и историю. До сих пор я удивляюсь, как он мог сдать экзамен по истории. Но у него получилось. Может быть, его личное обаяние повлияло на экзаменационную комиссию, состоявшую из одних женщин самых разных возрастов. Важно, что он сдал. Потом поступил в Музыкальную академию в Гданьске, на факультет, о котором только и мечтал, – дирижирования, композиции и теории музыки. Экзамены были трудными, он очень волновался, и я вместе с ним.
Когда Петр начал учебу в Музакадемии, все немного изменилось. Возобновилась моя дружба с Патрицией. Думаю, нам обеим это было нужно – девичьи сплетни, встречи. Потом мы обе поступили в институт, обе на экономику. Мы, в сущности, не знали, чем мы хотим заниматься, а экономика была тогда очень популярным направлением. У Патриции снова появился какой-то парень, на этот раз адвокат, Кшисек. Странный он был, такой неуклюжий… Так, минуточку… а не Шульц ли была его фамилия? Ведь он тоже в этом списке! Ну да – Кшиштоф Шульц!
Кшисек был особенным. По крайней мере, я его так воспринимала. Патриция в общем тоже, но чуточку меньше. Это, наверное, из-за меня она рассталась с ним, потому что я все пилила ей мозги, что он не для нее. Может, я ошибалась. Кшисек изучал право. Тогда экономический и юридический факультеты находились в Сопоте, в одном здании. Там они и познакомились – то ли в коридоре, то ли в библиотеке. Они вроде даже были вместе почти целый год. Кшисек – серьезный, прячется за большими очками, немного стеснительный, но в делах – безотказный. Патриция более динамичная, улыбчивая. Такая зажигалка, казалось мне, плохо сочетается с твердым бревном, которым казался мне Кшиштоф. А впрочем, и маленькая искорка может зажечь лес… Но тогда я об этом не думала. С Кшисем она чувствовала себя уверенно. Со мной она сходила с ума, а при нем утихала. Ощущала себя важной, нужной. Она могла говорить с ним на все темы. Думаю, что разговоры с Кшисеком заменяли ей наши сплетни. Я же чаще бывала с Петром. Может быть, именно поэтому он так меня раздражал? Потому что я чувствовала в его лице угрозу нашей дружбе?
– Ты посмотри, какие у него туфли, – говорила я ей, – модель «прощай, молодость»…
– А что тебя так беспокоит его обувь?
– Ну ты что, парень молодой, а такое носит! Есть у него какие-нибудь увлечения?
– Есть. Американская правовая система.
– Боже, это значит, что никаких увлечений у него нет.
– А Травка? Ведь его тоже интересует только его профессия! Музыка у него – это как у Кшисека право!
Мы часто ссорились из-за этого Кшиштофа. Я не любила находиться в его обществе. Он очень отличался от всех остальных знакомых Петра – от художников. Какой-то очень уж размеренный. Я уже успела забыть свои – а в принципе моей мамы – крахмальные блузки, которые я надевала на школьные вечера. Или туфли, которые я носила, а вернее, донашивала – потому что моей бабушке они оказывались малы. Под влиянием Петра и его иногда очень оригинальных друзей по учебе мой способ одеваться радикально изменился. Я стала косить под хиппи – носила длинные воздушные цветочные платья, полностью закрывающие мою фигуру. Кшиштоф не вписывался в наш мир, в мой мир, и тем самым – в мир Патриции. Поэтому она порвала с ним.
Кшиштоф очень любил ее. Наверное, он никогда не смирился с этим расставанием. Мы были с Петром жестокими. Мы смеялись над ним, говорили, что он ходит за ней как собачонка. Если бы она позвала его, он прилетел бы с высунутым языком и был бы счастлив. Конечно, так я говорила только тогда, когда Патриция не слышала. Она всегда отзывалась о нем очень, очень тепло. Мне казалось, что она немного сожалеет о разрыве с ним. Но как вскоре выяснилось, она не с лишком долго горевала.
Однажды мы встретили Кшисека с какой-то девушкой. Они сидели в библиотеке, склонившись вдвоем над какой-то книгой. Патриция замерла на пороге.
– Валим отсюда, – прошептала она.
– В чем дело? Ты же хотела взять Самуэльсона[5].
– Хотела – расхотела, – заявила она.
– Только не говори, что это из-за него.
Патриция больше ничего не сказала, только выбежала из библиотеки. Я тогда не пошла за ней. Она потом мне это припомнила. Я сдала свои книги, кивнула Кшисеку, который даже не заметил меня, и пошла на занятия.
В тот день Патриция была сама не своя. Грустная, задумчивая.
– Только не говори, что у тебя к нему чувства.
– Да, чувства, а что?
– Ты с ума сошла! Посмотри, сколько здесь парней. Ты можешь иметь любого!
Я тогда не добавила «кроме Петра», а жаль. Потому что, как потом выяснилось, она действительно могла иметь любого.
Тем не менее, я чувствовала себя обязанной поднять своей лучшей подруге настроение и таскала ее на все художественные мероприятия, на которые меня зазывал Петр. А надо сказать, что тогда он демонстрировал громадные успехи. Он получил все возможные награды – факультетские и институтские. Его композиция вошла в альбом, выпущенный в честь годовщины независимости. Он оказался там рядом со своим кумиром Прейснером. Однажды я прочитала о Прейснере, что он вроде даже в музыкальной школе не учился. Большой талант. У Петра были амбиции стать лучшим. Потому что помимо таланта, которым он, несомненно, обладал, очень много работал. И был этим очень горд.
Когда я заканчивала учебу, Петр незадолго до моей защиты сделал мне предложение. Он работал тогда музыкальным редактором на радио «Гданьск», а еще сочинял для театра «Выбжеже». Удалось даже зацепиться за телевидение. И хотя заказы там были маленькие – композиции заставок игровых шоу и публицистических программ, – но с чего-то нужно было начать. Он упорно шел вверх по карьерной лестнице.
Предложение он мне сделал, как это у него водится, с размахом. Сначала я услышала за окнами какую-то музыку, открыла окно и увидела Петра,
