Николай Наумов - Святое озеро
— Если б и знала, то все-таки она не может освободить вас от уплаты податей и повинностей.
— Так где ж мы будем денег доставать, скажи ты нам, научи! — спросили уже десятки голосов.
— Где знаете, это уж ваше дело.
После ответа Петра Никитича на мгновение все смолкло. Но вдруг, точно от какого толчка, все заговорили разом. Как всегда бывает в многолюдной толпе, голоса слились в общий нестройный хор, в котором и чуткое ухо, при всем напряжении, уловило бы только отдельные, ничего не объясняющие слова.
— Я и говорю, что нам не надо плошать, обчественники. Не попусти нас, господь, нищими остаться! — говорил с тоскою в голосе Мирон Кузьмич небольшой кучке крестьян, преимущественно стариков, сгруппировавшихся у решетки. — Ведь это что ж, — рассуждал он, разводя руками, — коли мы озера решимся, так заживо в гроб ложись! Вот мы и думали думу, — я да Петр Никитич, пошли ему бог здоровья за то, что радеет об нас. Оно бы и лучше не надо, чего мы надумали, да ты того, Петр Никитич… я-то, признаться… ты бы сам обсказал, — обратился он к нему, замявшись.
— Ти-и-ше! Помолчите, братцы, прислушайтесь! — закричали в передних рядах, обращаясь к толпе, где взволнованные страсти вызывали горячий говор. У всех были раскрасневшиеся и потные от духоты лица, все говорили, и трудно сказать, слушал ли кто-нибудь, что говорил ему другой. — Тише… ти-и-ше! — понеслось и в толпе. — Молчите ужо! Слушайте! Э-э-эх, воронье! Да помолчите, не каркайте! Чтоб вас! — раздались уже более энергические восклицания, сопровождаемые бранью.
— Отстоять озеро, общественники, дело не трудное, — начал Петр Никитич. — Обсудите только все основательнее. Нам нужно теперь сделать так, чтоб озеро попрежнему осталось за вами.
— Любо бы это, дай бы господь! — послышались в ответ ему восклицания.
— И мы отстоим его.
— Похвались-ко, как ты отстоишь-то его? — спросил Бахлыков.
— Дело не мудрое! Палата не знает, что в волости есть озеро, а то бы давно отобрала его у нас и зачислили в оброчную статью. Поняли?
— Зевка бы не дала, как не понять, поняли!
— Вы составите общественный приговор, что озеро лежит среди болот и лесов, вдали от жилых мест, что оно совершенно безрыбное, так сказать бросовое, поняли?
— Это как же так! Мы всей волостью от озера кормимся, а ты из него единым словом всю рыбу выловил?
— Слушайте далее, не прерывайте!
— Ну, ну, послушаем, будь оно по-твоему, без рыбы!
— Мы скажем в общественном приговоре, — продолжал он, — что обращать озеро в оброчную статью, ввиду его непригодности, палате не предстоит надобности, так как едва ли найдутся желающие взять его в аренду. Поняли?
— Как не понять, хошь и мудрено что-то.
— Мудреного ничего нет, вы только подумайте хорошенько. Приговор мы представим в палату, и палата, убедившись из него, что озеро бездоходное, махнет на него рукой, забудет об нем, поняли?
— Оно и то… как будто дело-то подходящее…
— Сдается, будто хорошее слово-то! — заговорили в толпе.
— А ежели палата спохватится пощупать, надумает: правду ли написали, что в озере рыбы нет? — спросили из толпы.
— Что ж, вы думаете, она чиновников пошлет неводить на нем, а? — спросил Петр Никитич.
— A-a-ax-хв-xa-xa! — разразилась толпа. — Ну, это точно: наневодят! Ах, как ты любо утрафил словцом-то: наневодя-я-ят! Иной и сам замеето рыбы в невод угодит.
— Неладно чего-то надумал ты, Петр Никитич, — угрюмо отозвался старик Бахлыков среди хохота и сыпавшихся в толпе острот, вызванных последним замечанием. — Как бы греха какого не вышло, смотри! Ты даве сказал, что написать, что у нас нет озера, — боязно, неровен час, откроется фальшь — под суд отдадут! А этак-то написать, как ты говоришь, еще опаснее; на мой ум, тут уж въяве обман.
— Обман, не скрываю! — сказал Петр Никитич.
— То и говорю! А ты подумал ли: ведь про наше-то озеро молва-то далеко идет. Все знают, что мы им живем, а ты напишешь, что рыбы в нем нет; ладно ли это будет?
— И напишем, а если усомнятся, пошлют удостовериться, так разве у вас язык-то не поворотится, ради своей пользы, сказать, что прежде, мол, оно было рыбное, а ныне хоть и невода не мечи, оскудело! Ведь не полезет же чиновник-то неводить, правду вы говорите или нет?
— Где уж полезет, это точно! — согласился с ним Бахлыков, с раздумьем почесав затылок. — А если бы без обману обойтись, по-душевному бы, напрямки бы сказать, что нет у нас ни хлебопахотной земли, ни сенокосов, и никаких промыслов, окромя лесного, что мы этим озерком только и кормимся, и подушную в нем добываем, и бездоимки вносим, а коли это озеро отнимут, так и подать нам негде будет добывать, да и кормиться-то Христовым именем придется… Так пущай начальство-то снизойдет к нашей слезнице и подарит нам озерко-то.
— Не имеет оно права сделать этого! — резко ответил ему Петр Никитич.
— Почто?
— Озеро казенное, а начальство не имеет права дарить казенные угодья кому захочет, по своему произволу!
— По бедности-то нашей?
— Мало ли бедных-то на свете, не вы одни, так всем и раздаривай казенное добро?
— И то точка.
— Как ни повернись, все о что-нибудь запнешься; ну и статья-я! — со вздохом произнес низенький старичок с живыми искрившимися глазами, придававшими лицу его добродушный вид. — А ежели теперича мы, по твоему слову, отопремся от озера, скажем, что нам его не надо, а палата проведает про него, да и запишет его в оброк. Как же мы тогда будем, подумай-ко!
— Не беда, если б его и в оброк зачислили! Оно все-таки не минует ваших рук.
— Не минует? — пронеслось в толпе.
— Ни под каким видом. Если озеро и обратят в оброчную статью, то прежде торгов предпишут нам произвести публикацию по волости для вызова желающих взять его в аренду и явиться на торги. По закону-то и самые торги произведутся в нашем волостном правлении; следовательно, помимо вас, никто не возьмет его в аренду.
— Это ты верно знаешь, что все так будет?
— Закон так гласит, а кто же осмелится обходить его?
— А-а! Ну, — это особь статья!
— Я одно скажу вам, общественники, — продолжал Петр Никитич, возвышая голос, — решайте как знаете, я человек посторонний, и если даю вам совет, как лучше поступить, так единственно желая добра вам, потому что я уж больше вас знаю и законы и порядки.
— Известное дело! Ты всякий закон жуешь, дай тебе господь за твое раденье об нас! Мы верим, что ты нам худа не скажешь. Слава тебе господи, одиннадцать годочков вместе хлеб-соль едим, пригляделись! — говорили наперерыв в толпе.
— Если сделаете так, как я вам говорю, то худа вам не будет, — продолжал он, — озера не зачислят в оброк, а оставят его без внимания, и тогда пользуйтесь им по-старому, а для того, чтоб его отдали в надел вам, спустя несколько месяцев мы войдем о том с ходатайством по начальству, и озеро отдадут вам на веки вечные. Поняли? Одобряете ли?
Сход длился три дня… Много различных предложений составлялось крестьянами и отвергалось вследствие каких-нибудь неудобств. Общество разбилось, на несколько партий. Одни настаивали на том, чтобы положиться на милость начальства и, ввиду крайнего разорения, если отберут озеро, немедленно хлопотать об отдаче его в надел. Вожаком этой партии был старик Бахлыков, но немногие держались его мнения. Иные говорили, что лучше совсем молчать, что если ранее не знали о существовании озера, то не узнают и теперь. Большинство крестьян, в том числе голова, волостные чины и другие влиятельные в волости лица, отстаивали предложение Петра Никитича и под конец склонили в пользу его все общество. На третий день, около часу ночи, Петр Никитич прочитал, наконец, обществу составленный им приговор следующего содержания: "Мы, нижепоименованные государственные крестьяне разных сел и деревень X-ой волости, Т-ого округа и губернии, полноправные домохозяева, быв в общем собрании, обсуждали содержание предъявленного нам циркулярного предписания Т-ой казенной палаты, от 12 октября сего 185… года за № 13746, и постановили: составить сей общественный наш приговор в том, что на земле, приписанной к нашей волости, в 65 верстах от населенных нами мест, среди болот и лесов, имеется не вошедшее в земельный надел наш озеро, называемое Святым. Так как вышереченное озеро безрыбно, то, по единогласному нашему мнению, по зачислении такового в казенную оброчную статью, по непригодности оного ни к какому пользованию, не найдется желающих взять его в аренду. В том, что приговор сей учинен нами по добровольному и совокупному нашему соглашению, подписуемся…"
Не успел еще крестьянин, подписывавший за общество приговор, окончить работу, как общество постановило прибавить Петру Никитичу сто рублей жалованья и купить ему на общественный счет корову и лошадь. "Ты и умирай у нас писарем! — кричали ему крестьяне. — Буде и женишься когда и детками бог благословит тебя, мы и их за твое добро не покинем, и их обстроим, не пойдут ужо по миру! Дай бог тебе веку за твое раденье об нас!" — кричали ему сотни голосов.
