Фавор, или бабушкин внук - Петр Немировский
— Что я? Что я? — громко отвечает Фейга. — Я честная. Я сидела в лагере, ела баланду. Работала в колхозе. Любила мужчин. Рожала, делала аборты. Я и сейчас хочу любить мужчин!
— О-о, Фейга хочет замуж! Вы слышали последнюю новость? Фейге нужен мужчина. С хорошим органом. Девочки, готовьтесь: скоро будет хупа. Фейга, надеюсь, ты меня тоже пригласишь на свадьбу? — спрашивает ее женщина по имени Сима.
Крупная, как слон, с очень распухшими ногами из-за нарушения работы эндокринных желез, Сима еще относительно молода — ей нет семидесяти. Она совершенно одинока: муж умер, дочка давно живет в Австралии. Покряхтывая, Сима ходит по залу, уперев руку в широкую поясницу. Шаркает по полу туфлями, разрезанными сверху, чтобы их можно было как-то натянуть на распухшие ноги.
— За кого же мы выдадим Фейгу замуж? Рива, у тебя нет приличного парня для Фейги? Сура, а у тебя? Я знаю: мы ее выдадим за Ицика, — Сима подходит к одному старичку в ермолке на лысой голове.
Ицик сидит на стуле, безучастными, совершенно пустыми глазами смотрит перед собой. Его уже кормят с ложечки.
— Ицик, у меня есть для тебя невеста. Тебе нравится Фейга? — спрашивает Сима, кладя свою лапу на плечико Ицика. — Ты согласен? Вот и договорились. Только смотри, храни ей верность и не изменяй, — хохотнув, Сима отходит от Ицика. — Боже, здесь все сумасшедшие. Я скоро сама стану сумасшедшей. Нужно бежать отсюда, бежать...
— Нет, Ицик для меня очень старый, он уже «баклажан», — пытается шутить Фейга. — Иди сюда, сыночек, — подзывает она Натана. — Скоро придет мой сын. Он — известный математик, профессор в Иерусалимском университете. Он очень занят, поэтому не может прийти ко мне. Мой сыночек очень меня любит. Он так не хотел, чтобы я сюда шла.
— Ты — дрянная мать! — вдруг шипят на нее две старушки, до сих пор мирно сидевшие за соседним столом. — Ты думаешь только о себе. Ты что, хочешь испортить своим детям жизнь? Как бы они могли за тобой ухаживать, если им нужно работать? Или они должны ради тебя пожертвовать своими семьями?
— Нет, нет. Я хорошая мать, хорошая. Я думаю о своих детях, только о них. Я их очень жалею. Поэтому согласилась жить здесь. Сама попросила дочку, чтобы отвела меня сюда, — доказывает Фейга, и слезы в два ручья льются из ее больших мутных глаз.
— Бедная, бедная, бедная... — тихо повторяет баба Лиза. Не глядя на Фейгу, незаметно смахивает слезинку, бегущую по щеке. — Ей еще нужно будет привыкать, долго привыкать, пока смирится и успокоится, пока перестанет себя растравлять этими мыслями... — но общее настроение захватывает и ее: — Ой, нога! Сура, дай таблетку! Умру от боли!
Весь зал приходит в движение. Будто бы по тихой воде прошел огромный корабль и поднял высокие волны.
— Не могу больше этого выдержать! Замолчите вы все! Неблагодарные! Вас тут кормят, поят, моют ваши задницы, а вы еще чем-то недовольны! Фейга, замолчи, а то Ицик передумает и не женится на тебе. Баба Лиза, хватит, у меня от твоей ноги уже голова болит. И вы все замолчите! Вас всех нужно отправить на третий этаж, всех! — возмущается Сима.
— Ой, нога! Су-ра!
— Я хорошая мать, хорошая. Я сидела в лагере в Норильске!
— Ну так что? А я в Треблинке!
Даже Ицик — и тот вышел из состояния окаменелости и приподнял голову.
— Все, девочки, довольно, не надо ругаться, — призывает всех, как малых детей, медсестра, поднявшись со своего стула в «дежурке».
Опытным взглядом определив, кому сейчас нужна ее помощь, подходит к Фейге. Гладит ее:
— Не плачь, дорогая, не плачь. Они все тебя любят. Но им самим тоже трудно. И дочка твоя тебя любит. И сын. Он к тебе скоро придет, просто он очень занят. У них же, у профессоров, сама знаешь, какая напряженная жизнь. Все будет хорошо, все будет бэсэдер...[3]
Глава 9
Они стояли с Софией (Сурой) неподалеку от дома престарелых. София была не в униформе медсестры, а в легком брючном костюме. Ее смена закончилась, и она собиралась домой.
Но одна из дорог впереди была перегорожена полицейскими машинами: среди них выделялся джип с выдвинутыми металлическими захватами, в которых был зажат какой-то темный ящик. Этот ящик грузили в бронированный кузов, а потом должны были увезти.
Как пояснил полицейский, кто-то из жильцов дома напротив увидел на обочине подозрительный ящик и позвонил в полицию. Обычная ситуация.
Натана же больше всего поразило не спокойствие полицейского, а почти полное безразличие к этому окружающих. Пешеходы шли себе мимо, изредка бросая ленивые взгляды на происходящее. Водители, вынужденные ехать в объезд, сердились, некоторые громко ругались. Словом, будто бы сейчас там нашли не ящик, возможно, начиненный смертью, а дохлую кошку. Случись такое в Нью-Йорке, пришлось бы специально вызывать отряд полиции для разгона любопытных.
— Да, вам тут скучать не приходится, — Натан кивнул в сторону джипа и полиции.
— Вы правы. Но я уже научилась переживать только по мере поступления проблем, — София достала из сумочки пачку «Виржиния Слим» и закурила.
Она выглядела моложе своих пятидесяти. У нее было приятное, несколько полноватое лицо, с тонким носом и узким подбородком. Рыжеватые курчавые волосы были собраны сверху и заколоты.
Посмотрела на часы:
— Подожду, пока они закончат, чтобы не делать крюк.
Видимо, ей хотелось поболтать, поэтому и не уходила.
— Нелегко вам с моей бабушкой?
— Поначалу было трудно, потом привыкла. А в последнее время даже как-то полюбила ее. Однажды и совет у нее попросила, — София мельком взглянула на Натана, словно решая, можно ли ему открыть кое-что личное. — У меня были нелады с мужем, едва не дошло до развода. Спросила и вашу бабушку, как мне быть. Спасибо ей, подсказала... — она сделала неглубокую затяжку и выпустила струйку дыма. — Очень она за вас переживает: и что ребенка у вас нет, и что мало денег зарабатываете своими книгами.
— Что поделать, не все в нашей воле. Знаете, мне хочется у вас кое-что спросить, вернее, рассказать...
Натану все не давали покоя слова Фейги. Баба Лиза — доносчица!
