Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов
В 1949 Николай Всеволодович уехал в Америку, где, как он сам писал, «мог заниматься только физическим трудом, т. к. английского языка не знал и не имел никакой специальности, кроме военной». До самой пенсии он был рабочим на нью-йоркском пищеперерабатывающем комбинате.
Стихи начал писать приблизительно с 1919 года и всю жизнь. 9 его стихотворений вошли в легендарный мюнхенский сборник 1947 года «Стихи». Однако, многочисленные перипетии послевоенной жизни привели к потере большинства рукописей. Изнурительный труд не позволил ему даже посещать кружок поэтов, куда он был принят.
Восстанавленные по памяти стихи Кудашев издал уже будучи на пенсии незадолго до своей кончины, назвав книгу: «Тени». В предисловии к этому небольшому сборнику он писал, что посвящает его «погибшим и живым соратникам» и надеется, что читатели «из этих обрывков моих песен узнают и поймут, как мы любили Родину и жили только думами о ней».
Значительный интерес представляет способность лирического героя чувствовать себя наследником боевых традиций предков и верным слугой отечеству: «И я степняк, и я гусар, / Но без степей и без коня», – скажет о себе поэт в стихотворении «Три поколения».
Гражданские мотивы в поэзии Н. Кудашева соединяются в лирическими переживания автора. «Личное утонет в общем горе», – писал он в стихотворении «Другу».
Форма и ритмика его стихов – традиционны.
Имя Н.В. Кудашева неразрывно связано с поэзией О. Анстей, влюбленной в красавца-князя и ради него даже расставшейся с И. Елагиным. Во многих стихах поэтессы звучат мотивы ее неразделенной любви.
Сочинения
Тени. – Сан-Франциско, 1978
Тени.-М., 1995
Три поколения
На горбоносом степняке,
Арканом тешась на ходу,
Пригнувшись радостно к луке,
Мой пращур вел свою орду.
И под копытами трава,
И под стрелою супостат, —
Все поникало, лишь молва
Росла, опередив набат.
Перед Московии царем
Татарин голову склонил.
Той клятве, данной дикарем,
Никто в роду не изменил.
В ответ на грозный ураган,
В святом двенадцатом году
Мой прадед, славный партизан
Был в стае славных на виду..
И он топтал своим конем
И супостата, и ковыль —
Степняк татарин ожил в нем….
могильный сон… архивов пыль
И вашу кровь и ваш порыв
Я унаследовал вполне:
В боях не раз глушил разрыв
И конь носил по целине.
Все то, что тешило татар,
Наивно радует меня:
И я степняк, и я гусар,
Но без степей и без коня.
Старина
В библиотеке нашей когда-то
Я нашел описание бала,
В дневнике – полустертые даты,
Потускневшие инициалы.
«Двадцать пятого бал у майора.
Я с корнетом прошла в полонезе,
Через зал подлетел он “на шпоре”
И поклон мне учтиво отвесил.
Был он статен, изящен и ловок,
Отливало шитье эполета…
Не одна из прелестных головок
Закружилась под звук менуэта.
А ему я потом в котильоне
Улыбнулась лукаво и мило»…
С той поры, в золотом медальоне,
Та улыбка, портретом застыла.
На окне индевеют узоры.
В канделябрах высокие свечи,
Мимолетные беглые взоры,
Беззаботные ясные речи…
Это бабушкой нашей писалось.
Отдыхаю над каждой страницей.
Ничего… Ничего не осталось
От усадеб и блеска столицы…
Андрей
Был у Тараса младший сын,
Не из корысти, страха
Он перекинулся один
В стан осажденный ляха.
Для панночки принес мешки
И вынул хлеб горячий,
Что перед нею казаки
И срам постыдной сдачи.
Как сокол на своих напал,
Повесив шарф любимой,
Но гулко грянул самопал,
Тарасом наводимый.
Не колос срезаный косой, —
Упал изменник чести,
Убит отцовскою рукой
За преданность невесте.
Был у Тараса сын меньшой
Я… презирал Андрея,
Остап владел моей душой
Теперь… мне шарф милее.
1942 г. Белград.
Огарки
Их осудили выдать палачу!
Горит свеча, становится огарком…
Какое мужество стоять плечо к плечу
И догорать безтрепетно и ярко!
Их счастье было уцелеть в боях,
Пройти горнило испытанья плена, —
Чтобы мечтать о бритвенных ножах,
Чтоб умирать перерезая вены…
Как жутка человеческая. мгла,
Как страшны человеческие были!
На Родину… отправлены тела…
Глаголят мертвые и камни возопили!
1946 г. Платлинг
Тени
Вокруг неоглядные дали,
На версты хлеба да камыш!
До вечера там отдыхали
Луна и летучая мышь…
На смену багряным закатам
Спускалась бездонная тьма, —
Пьянила степным ароматом,
Привольем сводила с ума…
Сестра на скамье у беседки
Белела неясным пятном, —
К ней тополь протягивал ветки,
Разбуженный вдруг соловьем…
Плечо целовала прохлада,
К ногам припадала роса,
И в сумерках старого сада
Тонула тугая коса…
Не ценное сделалось ценно!
Дремучая русская тишь
Не снится ли здесь? Неизменно
О ней наяву говоришь!
Но сгинули в тьме наваждений
И чаше, испитой до дна,
Мои ненаглядные тени,
Отчизны моей целина.
1946 г. Бавария
Этаких мы ищем!
Когда дымились стены городов
И факелом пылали эшелоны, —
Из лазаретов, от большевиков,
Брели на Запад раненых колонны.
На сером небе, видимо,
