Богова делянка - Луис Бромфилд
Мать Джонни пустилась в странствия уже в зрелом возрасте, когда метания ее братьев и сестер окончились и они все обосновались на новых местах на Западе. Она начала странствовать, когда ее собственные неугомонные дети покинули ее. Скорее всего в путешествия ее гнало все то же страстное желание удержать их при себе, и были эти путешествия не чем иным, как подсознательной погоней за ними, погоней духовной и физической. Ей было больше пятидесяти лет, когда без страха и сомнений она сменила подряд три огромных, непохожих один на другой города, где ей приходилось заводить новых знакомых и заново привыкать к укладу жизни. Ей не приходило в голову, что она поступает отважно или что она одарена какими-то исключительными качествами, раз оказалась способна в корне изменить свою жизнь, создать себе новую обстановку в возрасте, когда большинство людей мечтают об одном — жить в покое и без перемен. Шотландская кровь дала ей способность приноравливаться к обстановке: она умела создать собственный мирок, где бы ни очутилась, вместо того чтобы тащить за собой, как это делают англичане, свой прежний мир и насаждать его словно на пустом месте. Ее не испугали даже суета и холодность Нью-Йорка, она и там сумела жить так, будто никогда не знала иной жизни.
Она преуспела бы в политике куда больше, чем ее муж, потому что, несмотря на свою эмоциональность, была гораздо более практична, чем он, ну и потом, будучи женщиной, она, не задумываясь, пустила бы в ход бывшее тогда в ходу политическое оружие, которым побрезговал Джеймс Уиллингдон. Она вышибала бы клин клином, боролась бы за каждый голос и била бы мошенников их собственным оружием. Ее муж часто становился игрушкой в чужих руках именно благодаря самым благородным, самым привлекательным качествам, какие есть в человеке. Однажды, когда какой-то продажный политический босс надул его, она не в силах дольше выносить безгласного положения женщины, сама явилась к этому типу в кабинет и в присутствии посторонних сообщила ему все, что о нем думает, на что до нее никто не решался.
Если бы отцу Джонни дать волю, он, наверное, вполне удовольствовался бы привычной колеей, ограничив свои интересы жизнью Округа и Города, но для его жены такие скучные вещи, как привычная колея, были просто немыслимы, и именно ее энергия да еще фамильная страсть к погоне за синей птицей толкали его то и дело на новые авантюры. Но ни одно из его предприятий не увенчалось успехом, возможно, потому, что в большинстве случаев он не вкладывал в них душу, и потому еще, что она не могла прямо руководить ими, а лишь через посредство мужа.
В надежде на быстрое обогащение и понукаемый женой, отец Джонни спекулировал недвижимостью и играл на бирже. Он связывался с самым рискованным из всех предприятий — с нефтяными промыслами. Он даже приложил руку к заселению огромного нового края, открывавшегося для переселенцев после постройки Великой Северной магистрали.
Когда началась горячка с заселением Северо-Запада, Город впервые увидел великолепные яблоки, которые начали там выращивать. Это было задолго до возникновения крупных фруктовых компаний, и роскошный плод, которому в мире не было равного по размеру и красоте, на Востоке страны был еще невидалью. В качестве приманки, чтобы завлечь, в штаты Вашингтон и Орегон новых поселенцев, Джеймс Уиллингдон получал время от времени ящики изумительных яблок «уайнсапс» и «болдуин», приводивших весь Округ в изумление. Он выставлял их в витрине магазина, расположенного под его конторой на Главной улице Города, и поглазеть на них собирались целые толпы. Джонни разрешалось брать яблоки с собой в школу, и там учительница выкладывала их на стол, чтобы дети видели, какие есть чудеса в «Божьей стране». И все в Городе, за исключением нескольких старых скептиков, были так ослеплены румянцем этих яблок и их красой, что начисто забывали про яблоки из фруктовых садов Огайо, которые, хоть и скромнее на вид и меньше, были куда вкуснее.
Во время ажиотажа вокруг Севера в доме все время толклись железнодорожные агенты — они забегали пообедать, поужинать, а то и оставались на ночлег и все, как один, были полны рассказов о сказочной земле обетованной, куда доставят вас поезда Великой Северной магистрали за какие-то пятьдесят девять долларов и шестьдесят пять центов. Джонни разрешали сидеть допоздна, чтобы послушать о чудесах: пейзаже, климате, розах, водопадах, реках, кишащих лососями, могучих деревьях. Его начинало клонить ко сну, и он зевал, как, наверное, зевали за четыреста лет до него испанские дети, слушая рассказы про Эльдорадо, привезенные первыми отважными мореплавателями. В подавляющем большинстве своем эти агенты были веселые, земные, закаленные люди, как и подобает азартным, стремящимся к быстрому обогащению американским делягам.
В конце концов Джеймс Уиллингдон сам поддался на пропаганду, которую вел. Его не так-то просто было сдвинуть с места, но мало-помалу и он загорелся желанием продать все свое имущество и уехать на Северо-Запад. Там, за Скалистыми горами, лежала новая земля обетованная, где он со своей семьей сможет заново начать жизнь и где, быть может, сумеет быстро разбогатеть. Не знаю, действительно ли он серьезно собирался туда. Он умел создать мечту и жить в ней, не претворяя ее в действительность; по-моему, намечаемый великий переезд был всего лишь мечтой, и если бы кто-нибудь стал припирать его с окончательным решением, он в жизни с места бы не двинулся. А помечтать было приятно. Он не любил обязанностей и избегал их столь же старательно, сколь жена выискивала. Подозреваю, что за его мечтой стояла все та же мысль, которая служила поводом для многих переселений с места на место в прошлом. Он воображал, что, покинув Округ и переехав в новый край, каким-то чудесным образом избавится от всех докучных мелочей жизни. Два его зятя с семьями уже уехали туда и писали домой восторженные письма.
Как ни странно, именно деятельная, неугомонная жена забраковала его проект, даже в качестве мечты. Она скорее полагалась на внутреннее чутье, чем на голос разума, и считала, что инстинкт ее не подведет. В этом случае к интуиции примешивалась, как мне кажется, и некая доля здравого смысла. Отказалась она из-за подраставших детей. Она многого хотела для них в жизни — не материальных благ, нет, просто от отца она унаследовала преклонение перед знаниями и искусствами и
