Богова делянка - Луис Бромфилд
Выросши, Джонни много путешествовал, но большие паровозы, так же как большие океанские пароходы, навсегда остались в его представлении самым волнующим и самым прекрасным, что только есть в мире. И странным образом, они помогли ему понять непоседливого Старика, все детство возбуждавшего в нем жгучее любопытство.
Джеймс Уиллингдон бросил банк ради политики, после того как два политических босса из северной части штата сумели убедить его, что в политике его ждет большое будущее. По всей вероятности, навели их на мысль, что он как раз то, что им нужно, следующие три фактора: его обаяние, умение ладить с людьми и широкие знакомства среди фермеров. Республиканцы уже обзавелись таким человеком — красивым, простодушным и склонным к сделкам с совестью. Он был родом из соседнего округа и уже принес своей партии немало пользы, а именно, голосовал всегда по указке людей, которые сами чрезвычайно редко занимали общественные должности, но, стоя за кулисами, суфлировали и искусно руководили актерами. Звали его Уоррен Гамалэйль Гардинг. Демократическая партия не придерживалась больше своих устаревших принципов. Среди ее членов тоже находились люди, приветствовавшие систему тарифов, считавшие, что бизнесу следует время от времени оказывать поддержку — в пределах разумного, конечно.
Но люди, раскопавшие Джеймса Уиллингдона, не приняли в расчет того, что они позднее называли его фокусами и твердолобостью. Они не понимали, что слово «честность» в их понимании означало одно, а в его — совсем другое; не понимали и того, что человек он весьма несуразный и его невозможно соблазнить ни деньгами, ни почестями, которые автоматически воздавались бы ему при посредстве политической машины, вполне способной на сделки даже с противной партией. Их пониманию был недоступен человек, не желавший поступаться всем ради удовлетворения своего честолюбия и видевший в деньгах и успехе не конечную цель, а лишь средство к ее достижению. На их взгляд, только безумец мог ставить свое доброе имя выше карьеры и денег.
Он сразу же прошел на выборах, и стоило ему занять свой кабинет в большом здании суда, как некие богатые люди начали наведываться к нему группами и поодиночке и требовать снижения оценок принадлежавших им фабрик, заводов и домов. Вряд ли можно назвать их образ действия бесстыдным — понятие стыда не имело ко всему этому никакого отношения. Они поддержали его кандидатуру, дали деньги на покрытие расходов, связанных с его избранием, и теперь, поскольку он победил на выборах, явились за вознаграждением. Все это входило в политическую игру, и очень немногие граждане утруждали себя раздумьями над этичностью подобного рода просьб. Помимо всего прочего, очень немногие из граждан, избравших отца Джонни, могли бы дать точное определение слову «этика». Республиканцы постояли какое-то время у власти и скостили налоги, взимаемые с их недвижимости, теперь пришел черед людей, сумевших выкинуть их из седла. Человек бедный не мог уйти от налогов, но человек богатый, который пополнил партийную кассу, мог все. Вопрос бизнеса — только и всего. При чем тут честность, когда речь идет об управлении штатом? Дотации — это те же капиталовложения, и человек, сделавший их, имеет право рассчитывать на дивиденды. Исподволь управление в штате переходило в руки бизнесменов Исподволь само дело управления было низведено до уровня мелкого торгашества. Система срабатывала в Вашингтоне не хуже, чем в среднем по размеру городе Среднего Запада. Там было достаточно сенаторов типа Олдриджа, и Хэйли, и Пейна, и Форэйкера, и Ганны, прекрасно видевших, что происходит, и не считавших нужным поднимать шум. Будучи бизнесменами, они и сами частенько грели руки.
Отказавшись занижать суммы налоговых обложений и пересматривать оценки, отец Джонни тем самым сломал свою карьеру. Его привлекала политика, но он не был политиком в том смысле, который получило это слово в дни Новой Эры. Его смятенные сторонники бушевали, кипятились и спорили, а один из них — судья апелляционного суда — просидел как-то ночь напролет, пытаясь убедить его, что времена переменились и для того, чтобы бизнес развивался и страна процветала, политики должны трезво смотреть на вещи.
Когда срок его полномочий истек, Джеймс Уиллингдон упрямо отказался уйти со сцены. Внутри партийной организации разыгралась борьба, его кандидатура вновь была выдвинута, и он вновь был избран. За него стояли фермеры, да и в самом Городе оставались еще старожилы, считавшие, что лучше, чтобы должность занимал он, чем какой-нибудь республиканец. Выбрав его, они, по крайней мере, лишат выгод республиканцев. Но это был последний раз, когда ему удалось добиться избрания. Затем его карьера оборвалась. Много времени спустя, когда управление делами Округа приняло совсем уж скандальный характер, прокатилась волна реформ, и с полдюжины людей отправилось в тюрьму. Только все это были добродушные покладистые люди, выдвинутые на разные должности, потому что они трезво смотрели на вещи. Ни одного бизнесмена среди них не оказалось, каким-то образом давать взятки стало в Америке явлением обычным и само собой разумеющимся. Другое дело — брать взятки. Впрочем, такое ли уж другое?
Покладистый человек из соседнего округа весьма преуспел в республиканской партии; он переходил с одного поста на другой, поднимаясь все выше и не причиняя никому никаких хлопот, пока наконец сенаторы Лодж и Пенроуз и республиканский политический босс Гарри Догерти не подстроили так, что он был выставлен кандидатом в президенты и избран. В конце концов он скоропостижно умер, так как ничего другого ему не оставалось. Но система продолжала держаться. Людей, дающих взятки, в тюрьму не сажали. Как же можно лишить свободы крупного бизнесмена, когда управление страной перестало быть управлением и превратилось в элементарный бизнес.
В самый разгар кампании и накала политических страстей Старик невозмутимо сидел у себя в комнатке над кухней, не принимая ни в чем участия. По всей вероятности, его приятель, генерал, иногда вовлекал его в политические споры, потому что генерал, подобно старому Джеми, не представлял себе жизни без борьбы и, не жалея сил, будировал общественное мнение против пародии на правительство, воцарившееся в стране, но в этом он был одинок, как датский король Канут, вздумавший остановить волны. Он умер прежде, чем худшая клика политических деятелей Огайо вознеслась в Вашингтоне, и, если они вообще обсуждали политические дела, Старик скорее всего подсмеивался над ним. Старик был старше всех не только годами, но и холодной изощренностью
