Жак Оффенбах и другие - Леонид Захарович Трауберг
И то, что Легар нашел побеждающие звуки для выражения, по существу, позорной истории, сигнализировало торжество противоречия: музыка освящала далеко не святые порядки денежного века. Легар, вероятно, не размышляя, чутьем большого музыканта понял опасное положение, в котором очутился избранный им вид музыкального творчества. Попробовал еще сделать две-три оперетты с очаровавшей всех музыкой, но увидел, что и «Ева» и «Цыганская любовь» потеряли гармоническое единство «Веселой вдовы». Родились печальные «легариады».
Высоко ценя их, попробуем понять еще одно. В оперетте «Граф Люксембург» — налицо продажное общество. В каком-то смысле продажные герои. Недаром противостоит им легкомысленный, но такой радостный дуэт Бриссара и Жюльетты. Вопрос о деньгах немалую роль играет в их жизни, из-за бедности они не могут обвенчаться. Но все человеческое достоинство, которое принес и воспел вслед за Оффенбахом и Штраусом Франц Легар, с непостижимой полнотой выявилось в таком безыскусственном, на первый взгляд загадочно всепобеждающем вальсе: «Mädl klein, Mädl fein». Вспоминая, что Легар создал всю оперетту за три недели, еще не уйдя от совершенно другого по тональности звучания «Цыганской любви», понимаешь, что своего композитор добился. Анжель и Рене живут в исковерканном обществе, оно могло бы исковеркать и их души, но почти что с самого начала оперетты звучат ослепительные вальсы, восстанавливая торжество любви, торжество человечности, торжество музыки.
Глава двенадцатая. Кальман
Искусства рождались вовсе не во времена медлительные. Возникли трагедия и комедия, а рядом был бег колесниц и греческий огонь сжигал города. Опера входила в жизнь под грохот пушек и кулеврин. Но темпы этих времен, техническое оснащение были несравнимы с тем, что утвердилось во второй половине XIX века. Именно к Всемирным выставкам подгадал Оффенбах и появление «Буфф Паризьен» и премьеры оперетт. Поезд вошел уже в «Женевьеву Брабантскую», а в «Парижской жизни» занял ключевое положение. (Разгадывая шараду, троянский царевич Парис ничтоже сумняшеся отвечает: «Локомотив».)
Дальше больше. Как бы предвидя следующий век, композитор отставляет в сторону античный мир и переносит своих героев на луну. На сцене оперетты еще расшаркиваются юные герцоги в камзолах и красочные герои «Декамерона», но рядом уже появился герой научно-фантастического романа Жюля Верна, доктор Окс.
Но и король лунного царства и герои оперетты о докторе Оксе в сравнение не идут с генералом Бумом и Калхасом по главной линии. Обращаясь к приметам «нового века», к потрясшим человечество открытиям науки, оперетта просто обогащала репертуар своего blague. Основная задача в соотношениях с миром была позначительнее — фиксация подземных взрывов, уже неотъемлемых от истории общества. Именно эта черта напугала Жанена и всех, кто подхватил его ожесточенное отрицание Оффенбаха после падения империи.
И оперетта сдает главную позицию, перестает быть общественным явлением. Впрочем, не так. Не может явление, чья жизнь длится не десятилетие, даже не век — больше, перестать что-то значить в социальном смысле.
Что же значила оперетта в конце XIX века и в XX?
Дениза Флавиньи пела песенку о барабанщике, бродячий продавец птиц рассказывал о своем любимом деде, граф Данило восхвалял «Максим». Для искусства, претендующего на значение, до обиды мало. Ведь в тот же период драма дала «Вишневый сад», «Врагов» и «Ткачей». Даже «Синяя птица» Метерлинка была неизмеримо выше: она вдохновляла на поиски счастья.
В течение полувека оперетта уклонялась от соучастия во «всемирной выставке» открытий, войн и социальных потрясений. Не вовсе уклонялась. Можно назвать «опереточными» (такое определение, включающее ироническое осуждение, существует) попытки музыкального театра обратиться если не к современности, то к ее курьезам. Одна из оперетт Жана Жильбера носит название «Мотор любви». В другой завязка построена на злоключениях потерпевшего аварию авиатора. В третьей уже имеется искусство экрана (вспомним, что это 1913 год, еще два года оставалось до «Рождения нации» Гриффита). В начале XX века, когда шумно заявила о себе заокеанская республика Теодора Рузвельта и Рокфеллера, появляется произведение Лео Фалля «Принцесса долларов» (примечательно, что трескучий марш «Америка, вперед!» исполняет троица жуликов и интриганов). И — куда уже дальше — Легар пишет превосходную по мелодиям оперетту «Ева», подзаголовок ее — «Фабричная работница». Не станем обвинять либреттистов в том, что речь идет вовсе не о социальных конфликтах; каким-то боком речь идет и о них. Именно это заставило правые круги Германии (и царской России) обрушиться на новое произведение автора «Веселой вдовы»; напуганный директор «Театра ан дер Вин» всячески протестовал, заявляя в печати, что новая премьера не имеет никакого отношения к стачкам и локаутам. Конечно, он был прав.
В оперетте «Ева» героиня поет: «Счастье, приди! Я жду». Пришло не счастье, а танки и удушливые газы, бомбежки беззащитных городов. Тема гибели океанского парохода «Лузитания», потопленного германской миной, не вдохновила авторов оперетт, они попытались продолжать прославление княгини чардаша и розы Стамбула. Им не пришлось, подобно Оффенбаху, отказываться от найденных путей; отказываться было не от чего.
Пожалуй, всего легче это поймешь, если обратишься к послевоенному (война 1914―1918 годов) творчеству вышедшего на самое первое место композитора Имре Кальмана. «Послеверсальская» эра делает его номером первым, в сравнении с которым отступает даже его соотечественник, Франц Легар. Четыре послевоенные вещи Имре Кальмана по справедливости не только стали больше чем на полвека определяющими мировой репертуар, но и решительно изменили воззрения на популярную область искусства.
В биографии Имре (Эммериха) Кальмана немало черт, напоминающих биографию Жака Оффенбаха. Отец его, по существу, был таким же неудачником, выбивающимся из сил, чтобы прокормить семью. В детстве Имре был оторван от дома, жил впроголодь. Далеко не сразу определилась его «дорога цветов». Только в двадцать шесть лет он написал первую имевшую успех оперетту («Осенние маневры»), затем, подобно Оффенбаху, больше пяти лет ждал нового успеха, окончательно утвердившего его известность.
В своих воспоминаниях Кальман мастерски описывает, как «случайно» пришел к нему первый успех в 1908 году. Все были против: и будапештские театры, и либреттист, и популярная актриса, и обстоятельства постановки. Как курьез сообщим, что самую прославленную мелодию «Осенних маневров» Кальман сочинил за двадцать четыре часа до премьеры по требованию исполнительницы роли вольноопределяющегося Морози (подобное уже было: Оффенбах, Дюпюи, куплеты Париса).
Добавим, что так же, как и Оффенбах, Кальман получил серьезное музыкальное образование, был другом Бартока, Кодаи, Легара.
Но совпадения в биографиях ничего не решают. Оффенбах в статьях и высказываниях редко упоминает об основной задаче своего
