Письма молодого врача. Загородные приключения - Артур Конан Дойль
Но я никогда не напоминал им о нашей первой встрече. Однако как-то вечером разговор перешел на тему ясновидения, и миссис Лафорс решительно заявила, что не верит в него. Я взял у нее кольцо, прижал его ко лбу и сделал вид, что вглядываюсь в ее прошлое.
– Я вижу вас в купе поезда, – говорил я. – На вас шляпка с красным пером. Мисс Лафорс одета во что-то темное. Там еще молодой человек. Он довольно груб и обращается к вашей дочери «Винни», даже не будучи…
– Ой, мама, – воскликнула девушка, – конечно же, это он! Это лицо не отпускало меня, и я не могла вспомнить, где мы его видели.
Есть вещи, о которых мы не говорим с другими, даже если знаем друг друга так же, как мы с тобой. Зачем нам это, когда то, что больше всего нас занимает, состоит из плавных переходов от дружбы к близости, а от близости – к чему-то более священному, о чем едва ли можно писать, а еще меньше – вызывать интерес у других? Наконец, настало время, когда им надо было уехать из Берчспула, и мы с мамой зашли к ним попрощаться.
– Вы скоро вернетесь в Берчспул? – спросил я.
– Мама пока не знает.
– Возвращайтесь скорей и станьте моей женой.
Весь вечер я обдумывал и прикидывал, как бы поизящнее к этому подойти и как поучтивее выразиться – и вот жалкий результат! Возможно, мои сердечные чувства смогли проявиться даже в этих убогих словах. Судить предстояло только ей, и она была того же мнения.
Я был так погружен в свои мысли, что мы с мамой успели дойти до Оукли-Виллы, прежде чем я открыл рот.
– Мама, – сказал я, – я сделал предложение Винни Лафорс, и она его приняла.
– Мой мальчик, – ответила она, – ты настоящий Пакенгем.
Вот так я узнал, что одобрение мамы достигло стадии восторженности. Понадобилось несколько дней, пока я не заявил, что не возражаю против пыли под книжным шкафом, прежде чем моя старушка нашла во мне черты Монро.
Изначально свадьба была назначена на полгода спустя, но мы постепенно сократили время ожидания до пяти, а потом до четырех месяцев. Мой доход в то время вырос до двухсот семидесяти фунтов, и Винни с некоей загадочной улыбкой согласилась, что мы прекрасно сможем прожить на эти деньги, тем более что женатый врач зарабатывает больше. Загадочность ее улыбки прояснилась, когда за несколько недель до свадьбы я получил чрезвычайно напыщенный документ на синей бумаге, в котором «Мы, Браун и Вудхаус, поверенные в делах далее упоминаемой Виннифред Лафорс, настоящим заявляем…» поведали мне удивительные вещи на исключительно скверном английском. Смысл текста после удаления «ввиду того» и «вышеозначено» состоял в том, что у Винни был свой доход примерно сто фунтов в год. Это не заставило меня любить ее крепче, но в то же время было бы глупо сказать, что я не обрадовался, или отрицать, что в противном случае наша жизнь сложилась бы хуже.
Бедняга Уайтхолл зашел ко мне утром в день свадьбы. Он пошатывался под тяжестью изящного японского шкафчика, который тащил из меблированных комнат. Я пригласил его с собой в церковь, и старик был просто великолепен в своем белом жилете и шелковом галстуке. Между нами говоря, я немного нервничал, как бы возбуждение не сбило его с ног, как тогда перед званым ужином, но его внешний вид и поведение были исключительно примерными. За несколько дней до церемонии я познакомил его с Винни.
– Вы меня простите, доктор Монро, сэр, что я скажу, что вы, ей…, счастливый человек, – проговорил он. – Сунули руку в ящик и в первый раз вытащили угря, это и одноглазый увидит. А я вот за три попытки каждый раз вытаскивал змею. Будь рядом со мной достойная женщина, доктор Монро, сэр, я не превратился бы в никуда не годного капитана военно-транспортного судна на половинной пенсии.
– Мне казалось, что вы были женаты два раза.
– Три раза, сэр. Двух похоронил. Третья живет в Брюсселе. Ну, я буду в церкви, доктор Монро, сэр, можете быть уверены, что никто не желает вам счастья больше, чем я.
Однако желавших мне счастья было много. О свадьбе прослышали все мои пациенты, рассевшиеся на скамьях и выглядевшие удручающе здоровыми. Мой сосед доктор Портер тоже пришел, а старый генерал Уэйнрайт провел Винни к алтарю. Моя мама, миссис Лафорс и мисс Уильямс сидели в первом ряду, а сзади я приметил раздвоенную бороду и морщинистое лицо Уайтхолла. Рядом с ним стоял раненый лейтенант, сбежавший с кухаркой, и целая вереница последовавших за своим собутыльником кутил. Когда были сказаны полагавшиеся слова, и формальный обряд попытался освятить то, что уже было священным, мы под звуки свадебного марша прошли в ризницу, где моя милая мама разрядила напряженность и расписалась не там, где нужно, так что по всему выходило, что она только что вышла замуж за священника. Среди поздравлений и доброжелательных лиц мы стояли вместе на ступенях церкви, жена держала меня под руку, и мы смотрели на открывшуюся нам знакомую дорогу. Но это была не видимая глазами дорога, а скорее жизненный путь, куда шире, чем место, где мы стояли, по которому было приятно идти, но который все же был окутан туманом. Будет он длинным или коротким? Поведет ли он вверх или вниз? По крайней мере, для Винни он должен быть гладок, если таковым его сможет сделать любовь мужа.
Мы на несколько недель уехали на остров Мэн и вернулись на Оукли-Виллу, где мисс Уильямс ждала нас в доме, в котором даже моя мама не нашла бы ни пылинки и который оброс серией забавных легенд о толпах пациентов, в мое отсутствие перекрывавших улицу. Моя практика и вправду очень выросла, и в последние шесть месяцев я, не загружаясь работой по горло, всегда был занят. Мои пациенты люди бедные, и мне приходится работать за скромную плату, но я по-прежнему учусь и посещаю местную больницу, чтобы не отставать от прогресса и быть готовым к новым делам. Бывает время, когда я раздражаюсь, что не
