Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции - Владимир Вениаминович Агеносов
Судьба эмигрантки представляется юной поэтессе как «сложно напетая» русская песня, где радостное и грустное сливаются в один мотив («Две судьбы»). Через много лет поэтесса найдет для выражения судьбы чужестранки на улицах Бродвея удивительно трогательную и образную антитезу: нью-йоркская метель и русский подснежник. Но и видеть свет только «из своего окошка», замыкаться в своих эмигрантских проблемах поэтесса не намерена. Еще в 40-е годы она сумела услышать в магическом звуке скрипки предвестие того, что закат станет «розовым рассветом» («Варшава»). А в стихотворении «Красота» несколько наивно, но вполне искренне выразила уверенность, что в далекие времена «засияют счастливые лица». Не смогла поэтесса пройти мимо и американской трагедии 11 сентября. И хотя ее стихотворение «Пред циклом нулевым» с художественной точки зрения уступает тому, что обычно создает Димер, она не могла не написать его, откликаясь на трагедию своей второй родины. В поздних стихах поэтессы метафора жизни-песни получила второе дыхание. «Жизнь – песня. Она то грустна, то беспечна», – подводит итог своим многолетним размышлениям Е. Димер.
Эта жажда жизни выразилась и в интересе автора к путешествиям. Стихи о Пизанской башне или Мертвом море, с одной стороны, являются свидетельством тонкого видения поэтом деталей (солнце «катится золотой монетой»; «по-вдовьи рыдает залетная птица»; утесы и кручи, спускаются, «как верблюды к воде средь барханов»; Пизанская башня – «хромая»), с другой – неизменно переводят текст в философские размышления.
Впрочем, это относится и к стихам о войне. Достаточно вчитаться в удивительное стихотворение «Вагон на свалке».
Проза Е.А. Димер в еще большей степени, чем стихи, полна подробностями, деталями.
Несмотря на возраст, писательница ведет активную творческую жизнь. Она пишет роман. Является секретарем и казначеем Клуба русских писателей в Нью-Йорке, ведет активную переписку. Близко знающие Е.А. Димер люди отмечают ее изящество как в поэзии, так и в одежде, в манерах, в разговорах, в письмах. Писательница умеет с юмором говорить и о себе, и о времени (пример тому стихотворение «Всё наоборот») – верный признак того, что ни о какой старости автора и речи быть не может.
Сочинения
Дальние пристани (Стихи). – Louvain, Belgium, 1967
С девятого вала (Стихи). – Sea Cliff, 1977,
Молчаливая любовь (рассказы и стихи). Предисловие В. Завалишина. – Нью-
Йорк: Sea Cliff, 1979.
Оглядываясь назад (мемуары). – Н.-Й., 1987
Две судьбы (Стихи). – Н.-Й., 1993.
Под знаком Козерога (Воспоминания и рассказы). – Н.-Й., 1998
Здесь даже камни говорят (Стихи). Нью-Йорк, 2001.
Времена меняются (Рассказы). – Киев, 2007.
Моё окно (Стихи). – Киев, 2010.
Публикации
В Нью-Йоркской гавани // Совр. 1965. № 11
В сабвее//НЖ № 176.
Виноград // Совр. 1978. № 37 / 38.
В Нью-Йоркской гавани // Совр. 1965. № 11.
Гибралтар// Совр. 1965. № 11.
Лилия // Совр. 1969. № 19.
Медальон (рассказ) //Радуг (Киев). 2000. № 3–4.
Мой друг Борис Нарциссов // НЖ. № 240.
Неожиданная месть // Совр. 1967. № 14 / 15.
Осень // Совр. 1963. № 7.
Письма // Совр. 1963. № 8.
Роковой поворот //НЖ. № 238.
Стихи //Встречи. 1982–1986, 1994, 1996–1998.
Стихи // Совр. 1977. № 33 / 34.
Стихи //Ренессанс (Киев), 1996, 14(4).
Стихи //Ренессанс (Киев), 1996, 14(4).
Стихи // Мосты 2. 2009 № 24, 2010.
Черная жемчужина (рассказ) //Ренессанс (Киев), 1996, 14(4).
Две судьбы
Бой протяжный кремлевских курантов
Из эфира явился, как дух,
Мне напомнив, что в двух вариантах
Предоставлена жизнь эмигрантам —
Две судьбы у меня на роду.
Эмигрантская – сложно напета,
Хоть какую не тронешь струну;
А другая судьба, как комета,
В звездных путах замаявшись где-то,
Угасает в бессрочном плену.
В ней – мой путь, неисхоженный мною,
Запою в отчем доме не я,
Не смогу насладиться весною.
Где ты, парень (теперь с сединою),
Полюбить не успевший меня?..
Я виски погружаю в ладони,
Вижу: годы встают на дыбы
И несутся галопом, как кони…
Бьют куранты. И в их перезвоне
Две судьбы у меня, две судьбы.
Вагон на свалке
Он ждет своей судьбы покорно,
Вагон товарный, без колес…
И был со свастикою черной
Иль со звездой твой паровоз?..
Читаю путь твой, как по книге,
По книге с тысячей страниц:
Из Львова, Кракова и Риги
Евреев вез ты в Аушвиц…
Тащил снаряды из Берлина
На вросший в землю Сталинград;
Из Киева рабов, картины
И мебель доставлял назад.
И в дальний путь ты вез бесплатно —
В Сибирь, в Москву на эшафот:
Недаром старой крови пятна
Покрыл на досках креозот.
Ты говоришь нам, что напрасно
Прошел наш век, и кровь лилась,
Вагон товарный, грязно-красный,
Где не понять, где кровь, где – грязь.
1946
Варшава
(картинка из прошлого)
Шопен, как шепот листьев Польши.
Игорь Михалевич-Каплан
Варшава утопала в омуте военном:
Гнала по площади охрана русских пленных;
В домах сгоревших окон черные глазницы
Испуганно глядели на судьбу столицы.
А на Бродвее польском – славной Маршалковской —
Разгуливали офицеры в форме броской.
И даже радио постигла перемена:
Бравурный Вагнер подавил совсем Шопена.
Под музыку его, усердием объяты,
Гусиным шагом мерили асфальт солдаты…
Быть может, в сквере прячется еще свобода?
Ан нет! «Для немцев только», – вывеска у входа,
Чтоб дети польские кататься не посмели
На пегом ослике и яркой карусели…
Но неожиданно у старого портала,
Толпою обрастая, скрипка зарыдала.
Седой скрипач играл искусно, вдохновенно
Для публики случайной полонез Шопена.
А рядом, у артиста ног, покрытых рванью,
Лежала шапка, ожидая подаянья.
И чудилось: на проводах, ему внимая,
Застыла в трансе, словно
