Торквато Тассо - Освобожденный Иерусалим

ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ

Уж дует свежий ветерок, АврорыГонец передовой; она восходитИ к золоту сиянья своегоПримешивает розы небосклона.Готовы к выступленью христиане.Равнина шумным говором полна.Всеобщее венчают оживленьеВеселых трубных звуков перекаты.

Готфрид благоразумною рукоюСмирить войска пытается напрасно:Скорее удержал бы он волнуУ пристани Харибды иль Борея,Когда, разбушевавшись, он колеблетВершины Альп и топит корабли.Поспешно выступают, но веленьямГотфрида и в поспешности послушны.

Летят в одно, стремительным порывомСтремительный полет опережая;Им кажется, что из-под ног земляНазад уж слишком медленно уходит.Сильнее жар от солнца. Перед нимиИерусалим внезапно вырастает;И сотни голосов, перемешавшись,Кричат: «Иерусалим! Иерусалим!»

Так смелые пловцы в морях далеких:Отправившись на поиски земельНеведомых, они блуждают долго,Носимые коварною волною,Но видят, наконец, желанный берег,Шлют громкое приветствие емуИ в общем ликованье забываютПережитые беды и печали.

Но сладостный восторг, что охватилСердца героев в первое мгновенье,Глубокою, с благоговейным страхом,Печалью омрачается внезапно.Едва свой взор поднять они дерзаютНа город, Богом избранный, где Он,По смерти погребенный, торжествуя,Вновь смертную воспринял оболочку.

Неясные, подавленные речиСо вздохами, слезами выражаютИ скорбь и радость верующих душ.Встревоженный, дрожит от звуков воздух.Так шелестит лесная глушь, когдаМежду ветвями ветер пробегает;Так с грохотом и ропотом о скалыС налета разбивается волна.

Вождям своим смиренным подражая,Разутые, идут они к Солиму:Ни золота, ни шелка нет на них,На головах ни шлемов нет, ни перьев;Изгнали из униженных сердецОни всю спесь и суетные мысли.Давно их щеки смочены слезами,Они ж себя корят, что слез так мало.

И каждый говорит себе: «Вот, вот —Места, Господней политые кровью,И нет потоков слез из глаз моих,И сердце ледяное все не тает!Жестокое, бесчувственное сердце,Как не разбилось ты, не разорвалось?Ах, если и сегодня ты не плачешь,Осуждено ты будешь плакать вечно!»

Меж тем один из стана мусульман,Дозорный за равниной и горами,С господствующей вышки примечаетВдали столбом вертящуюся пыль.Потом он видит уж не пыль, а тучу,Несущую и молнии и громы.И наконец, он ясно различаетРяды людей в сверкающих доспехах.

«О, небо, – восклицает он, – какойЗловещий вихрь равнину затемняет!Как он горит и светится! Народ,К оружию! К оружию, к сраженью!Все на валы! Враг наступает быстро!Спешите же! Бегите! Вот он, вот!На облако ужасное глядите,Что небеса окутывает мглою!»

И старики, и дети, слабый люд,И женщины, беспомощные в битвах,В последнее прибежище, в мечети,И слезы и молитвы понесли.Здоровые и сильные, хватаяОружие, бегут к валам, к воротам.Сам Аладин повсюду поспевает,Все видит он и обо всем печется.

Все приказанья отданы. ИдетНа башню он высокую, откуда —Открытый вид на горы и равнину.Следя за ходом битвы, может онРассчитывать, куда спешить с подмогой.Прекрасная Эрминия при нем:Когда была взята Антиохия,Здесь обрела она приют почетный.

Меж тем Клоринда ищет христиан;За ней отряд едва лишь поспевает.Аргант, укрывшись в месте потаенном,На выручку готов к ней устремиться.Речами, а наружностью тем больше,Бодрит она товарищей своих:«Пусть вылазка отважная положитДля Азии надежды первый камень».

Так говорит она; меж тем ей путьОтряд перерезает христианский;В свой стан он возвращается и гонитСтада перед собою, как добычу.Клоринда нападает на него;Начальник же отряда к ней навстречу.Зовут его Гордоном: храбрый воин,Противник для нее еще он слабый.

Съезжаются. Клоринда из седлаГордона вышибает. Распростертый,Он служит для ликующих неверныхСчастливой, но обманчивой приметой.Клоринда довершает пораженье,Как сотней рук удары нанося;А спутникам уж двигаться нетрудноЗа нею по расчищенной дороге.

Отбита и добыча: христианеЗа шагом шаг, ничуть не торопясь,К возвышенному месту отступаютИ там себе готовят оборону.Тогда, подобно молнии, что тучаСтрелою шлет из недр своих на землю,Летит по приказанию ГотфридаНа помощь братьям доблестный Танкред.

Вождя в нем прозревая, АладинЭрминии, уже смятенной, молвит:«Твой взгляд привык их различать; кто этотС осанкой горделивой и надменной?»Она молчит: сперва сдержать ей надоИ вздох в груди, и слезы на глазах;И все ж ее волненье обличаютИ трепет губ, и влажный блеск зрачков.

Лишь злобою прикрыв любовь, онаВ себе находит силы для ответа:«Увы! В моей душе запечатлелисьЕго черты глубоко, государь.Немало крови подданных моихОн пролил, рвы телами наполняя.Ни травы, ни заклятья не залечатТех ран, что он наносит, разъяренный.

Зовут его Танкредом: если б в пленПопался он! Не смерть его нужна мне;Он нужен мне живой, чтоб сладкой местьюМогла я муки сердца успокоить».Сказала и последние словаНевольно тяжким вздохом заключает.О ненависти думает тиран,Тогда как вздох безумной страстью вызван.

Клоринда между тем спешит к Танкреду,Который на нее уж нападает.В осколки разлетаются их копья,Но шлем Клоринды падает: онаС открытой головой перед Танкредом;По ветру вьются пряди золотые,И девушкой божественной красыСтановится внезапно страшный воин.

Глаза полны молниеносных взглядов.Прекрасная и в гневе, что онаЯвила бы, веселая, собою?Танкред, где ты? К чему твой взор прикован?Не эти ли черты зажгли огоньВ душе твоей? И сердце подтверждает:Да, это – та, что некогда к ручьюПришла искать и тени и прохлады.

Но не узнал ее он ни по шлему,Ни по трофеям на щите. И вотГлядит он на нее, оцепенелый.Она – к нему; он стычки избегает.Разя попутно воинов других,Не отстает Клоринда от Танкреда.«Остановись», – кричит ему с угрозойИ не одну – две смерти уж сулит.

Его разят, но он разить не хочет.Не так он занят самообороной,Как глубиной прекрасных глаз, откудаАмур наверняка пускает стрелы.«Твоей руки удары, – говоритОн сам себе, – теряются в пространстве!Но те, что мне наносит чудный образ,В грудь попадут и сердце истерзают».

Однако ж унести в могилу тайнуНе хочет он. Клоринда пусть узнает,Что пленника разила, перед неюСклонившегося с робкою мольбою.И говорит он ей: «Среди другихОдин ли я – твой враг непримиримый?Тогда уж в стороне от общей схваткиПомеряемся силами с тобою».

Клоринда этот вызов принимает.О шлеме позабыв, она впередС отвагой устремляется; Танкред,Унылый, мрачный, следует за нею.Она уже готова к нападенью,Она уже летит и нападает.«Постой, – он говорит, – до поединкаВ условиях должны мы столковаться».

Остановилась, ждет. От безнадежнойЛюбви Танкред становится смелее.«Не хочешь, – говорит, – со мною мира,Без сожаленья вырви это сердце!Оно уж не мое, и если жизньЕго не по тебе, пусть умирает.Тебе принадлежит оно: бери,Я защищать его не смею дольше.

Вот грудь моя: что ж не разишь? Иль хочешь,Чтоб я помог твоей руке? Чтоб грудь,Лишенную защиты, под ударыПодставил сам? Изволь, сниму я латы».Несчастный, может быть, еще живееСвои печали стал бы выражать;Но вдруг магометане отступают,А воины Танкредовы их гонят.

Со страху ли, из хитрости ль военной,Неверные бегут от христиан.Один из победителей, увидя,Как ветер треплет волосы Клоринды,С мечом уж руку подымает, варвар,И нанести удар готов ей в спину.Танкред, крича, бросается к немуИ меч его мечом же отражает.

Удар не остается без последствий;Хоть и легко, но ранена Клоринда:На белой шее видны капли крови,Алеющие в золоте волос.Отделанное мастером искусным,Так золото рубинами играет.Занесши меч, Танкред освирепелыйС убийцей подлым хочет рассчитаться.

Злодей бежит, Танкред – за ним в погоню:Так две стрелы по воздуху несутся.Клоринда в удивленье провожаетЛишь взглядом их, за ними не пускаясь.Потом, примкнув к бегущему отряду,То сразу нападет на христиан,То вновь от них отпрянет, и нельзяРешить, что это: бегство иль победа.

Так на арене цирка гордый быкС собаками сражается: рогаПодставит он собакам, те отступят;Сам побежит, за ним – вся стая смело.Клоринда прикрывается щитомИ все еще удары отражает.Так в играх мавр, хоть и бежит, мячиВсе от себя отбрасывает ловко.

И сарацины уж, и христианеДостигли стен Солима незаметно:Вдруг, крики боевые испуская,Неверные описывают кругИ с тылу совершают нападенье.Аргант, увидя это, на враговС отрядом устремляется ретивоИ в голову им прямо ударяет.

Неистовый черкес, кровавой жаждойПылая, выступает из рядов.Один с коня уж сброшен им и, корчасьВ предсмертных муках, испускает дух;Другие также падают. Но в щепкиКопье вдруг разлетается; тогдаАргант одним мечом кого попалоИ рубит, и крошит, и убивает.

Арделиона доблестного дниКлоринда прерывает. Этот воин,Уж старец, был как юноша отважен.Опору он имел в двух сыновьях:Но старший сын, Алкандр, с тяжелой раной,Принять последний вздох отца не в силах;А младший, Полиферн, что дрался рядом,От смерти сам спасается едва.

Меж тем Танкред, конем владея худшим,Бесплодную погоню прекращает;Глядит назад и видит, что, поддавшисьОтваге безрассудной, христианеПопали в неразрывное кольцо.Тотчас летит туда; за ним же следомНесется и отряд тех удальцов,Что всюду поспевают, где опасность.

Авантюристы это, цвет героев,Душа и жизнь Христовых сил; Ринальд,Храбрейший и прекраснейший из них,Как молния, отряд опережает.Эрминия тотчас же узнаетРинальда по орлу в лазурном полеИ говорит тирану: «Вот воитель,Отвагой всех воителей затмивший.

Противника ему во всей вселенной,Быть может, нет, а он – еще дитя.Будь шестеро таких во вражьем войске,Давно стонала б Азия в оковах,Восточные и южные народыДавно подвластны стали б христианам,И Нил, в истоках скрытый, может статься,Не спас бы головы от их ярма.

Зовут его Ринальдом. Всех машинЕго рука для наших стен опасней.Теперь взгляни на воина в одеждеЗелено-золотистой; то – Дудон.И родом знаменитый, и делами,Он – вождь авантюристов; по отвагеМежду собою все они равны,Главою же его поставил возраст.

Другой, что так чванлив, в доспехах темных, —Брат короля норвежского, Гернанд,Нет большего на свете горделивца;Но это и единственный порок,Что блеск его деяний помрачает.Те, в белое одетые, – ДжильдиппеИ Одоард, влюбленная друг в друга,Отважная и верная чета».

А битва разгорается меж тем.Рекою кровь течет. Танкред с РинальдомПрорвали охватившую их толщу.Дудон, с своим отрядом подоспевший,Смертельные удары умножает.Аргант, Аргант воинственный, и тот,С коня на землю сброшенный Ринальдом,Стать на ноги едва находит силу.

Быть может, варвар в груде мертвых телТак и остался б; но скакун РинальдаВдруг падает и, всадника увлекши,Его собой придавливает плотно.Пока его свои освобождают,Неверные в Солим спешат укрыться.Клоринда и Аргант теперь одниПлотиной служат бурному потоку.

Последними они уходят; в нихПрепону иль, верней сказать, задержкуВстречают христиане. СарацинамОни же прикрывают отступленье.Дудон неукротимый завершитьСтарается победу. СвоегоКоня он направляет на ТигранаИ голову ему мечом снимает.

Кольчуга не спасает Альгазара.Корбан защиты в шлеме не находит.Героем пораженный, Амарат,Печалуясь, прощается со светом.Жестокий Альманзор и Магомет,Убитые, повержены на землю.И сам Аргант надменный уж не в силахСебя обезопасить от ударов.

Уж он дрожит: коня порою сдержитИ повернет; потом еще отступит.Вдруг, бурно на Дудона устремившись,Мечом пронзает бок ему глубокоИ мощного героя ранит насмерть.Тот падает, сознание теряя:Безжалостный, последний сон готовСомкнуть его слабеющие веки.

Три раза открывает он глаза;Три раза тщетно хочет приподняться;Три раза мрак встает перед глазамиИ, наконец, одолевает их.Холодный пот на коже выступает,И члены коченеют, холодея.Арганту в этом теле бездыханномНужды уж нет: он продолжает путь.

Но, бросив взгляд назад, он христианамКричит: «Узнайте, воины, что этотПокрытый кровью вашей меч в подарокВчера поднес мне ваш военачальник.Вы видели, что сделал я сегодня;Порадуйте ж вождя приятной вестью,Скажите от меня, что меч хорошНе только по убранству, но и в деле.

А к этому добавьте, что он самПознает своего подарка ценуИ, если будет медлить с нападеньем,Я захвачу его в его же ставке».Услышав дерзкий вызов, христианеУж ринуться хотели на Арганта;Но он успел далеко ускакатьИ верный кров найти в стенах Солима.

Со стен же этих градом непрерывнымЛетят на осаждающих каменья,И туча стрел темнит прозрачный воздух.Напрасного урона избегая,От города отходят христиане,Неверные ж спешат в него войти.Тем временем Ринальд, с земли поднявшись,Среди своих уж вновь горит отвагой.

Он полон весь желаньем отомститьЗа смерть Дудона варвару-убийце.«Что может вас удерживать? – кричит онСоратникам своим, – чего вы ждете?Героя и вождя мы потеряли,Так почему ж мы к мести не спешим?Неужто в нашем гневе справедливомНичтожный вал для нас препоной будет?

Нет, даже будь стена стальная, будьОна непроницаемым алмазом,За нею от мечей и копий нашихНе спасся бы Аргант: вперед, на приступ!»Сказал и сам туда несется первый.На прочный шлем надеясь, не боитсяОн ни камней, бросаемых оттуда,Ни стрел, летящих роем беспрерывным.

Его лицо отвагой страшной дышит;А взор, твердыню вражью сокрушая,До недр ее несет испуг и ужас.Он громко ободряет христианИ гневно угрожает сарацинам.Но пылкости его нашлась узда —Сигьер благоразумный, приказанийГотфридовых суровый исполнитель.

От имени вождя он порицаетНескромную горячность и велитВернуться в стан тотчас же. «Отступайте, —Он говорит, – недобрый час избралиВы для того, чтоб гневу предаваться;Запрет на то Готфрида, повинуйтесь».Ринальд ни шагу дальше, но дрожит,И все изобличает в нем досаду.

Так христиане отступают. ВрагТревожить отступающих не смеет.Останки благородного ДудонаЖдут почестей заслуженных: и вотЕго друзья, не сдерживая слез,Прах дорогой уносят с поля битвы.Готфрид меж тем с холма обозреваетИ стены и окрестности Солима.

Солим расположен на двух холмахНеравной высоты: и их и городДолина разделяет. С трех сторонОбрывисты холмы и доступ труден;Четвертая спускается настолькоОтлого, что подъем едва заметен.Так с севера; хорошую защитуСобой здесь представляют рвы и стены.

Внутри есть родники воды студеной,Бассейны есть для дождевой воды;Зато кругом – бесплодная пустыня:Ни ручейка на ней, ни водоема.Здесь никогда цветок не тешил взора,И тень листвы прохладной не манила;Лишь за шесть миль есть роща: скорбь и ужасНаводит вечно в ней царящий мрак.

По стороне, к рассвету обращенной,Течет благословенный Иордан;Там, где закат, на отмелях песчаныхГладь моря Средиземного краснеет:На севере – Вефиль, где почитаемБыл золотой телец, и Самария;А колыбель Господня, Вифлеем, —С той стороны, где и дожди и грозы.

Пока Готфрид внимательно и городИ местоположенье изучает,Пока, окидывая взором поле,Раздумывает он, откуда легчеИ выгодней пойти ему на приступ,Эрминия твердит уж Аладину:«Там, на холме, в плаще багряном воинС осанкой величавой, то – Готфрид.

Поистине он к власти предназначен:Повелевать и управлять умеет;Искусный полководец, храбрый витязь,Такой же он и воин, как правитель.Мудрее и отважнее егоМеж христиан я никого не знаю.С ним рядом станет лишь Раймунд в совете,Ринальд же и Танкред – на поле битвы».

На это Аладин: «Я с ним встречалсяВо Франции когда-то; при двореЕе великолепном я в ту поруПосланником Египта был. Я видел,Как он копьем владеет на турнирах;Едва еще из детства вышел он,Но вся его наружность, все поступкиВысокую судьбу ему сулили.

Сулили, ах! сулили слишком верно!»И он дрожит, и на нее не смотрит;Но, овладев собою, продолжает:«А кто другой, ему как будто равный?Не так высок он ростом, но чертыИх лиц до поразительности схожи!» —«То – Балдуин; он – брат родной Готфрида,Деяньями его еще славнее.

Второго ж собеседника Готфрида,Что будто подает ему советы,Раймундом звать: о мудрости егоДостаточно из слов моих ты знаешь;Состарился он в битвах и большойНа хитрости военные искусник.А дальше, в шлеме золотом, ты видишь?То королевич английский Вильгельм.

Вот Гвельф, соперник названных достойный,И званьем и рожденьем знаменитый.Я узнаю его и по груди,И по плечам широким. Между всемиВоителями рати христианскойГлаза мои, однако, не встречаютЗлодея-душегуба Боэмунда,Того, что истребил мою семью».

Тем временем Готфрид к своим вернулся.Теперь, все осмотрев, он видит ясно,Что ни малейшей нет надежды городВзять приступом со стороны обрывов;Поэтому расположиться станомВелит он против северных воротИ линию осадную продолжитьВплоть до подножья башни угловой.

На этом протяжении, однако,Хоть и с одной всего лишь стороны,Треть города почти он запирает.И помышлять он никогда не мог быО том, чтоб всю окружность охватить;Зато ему другое удается:Нет доступа для помощи снаружи,И все притом в его руках проходы.

Чтоб стан обезопасить в равной мереОт вылазок и от вторжений с тылу,Он рвами все изрезывает поле.С работами столь важными покончив,Он поспешил воздать благочестивыйПечальный долг усопшему Дудону.Останки благородные толпаСо вздохами и плачем окружила.

Покоится герой на смертном ложе,В почетном по-военному убранстве.Приход вождя стенанья и рыданьяСобравшихся друзей усугубляет.У самого Готфрида вид спокойный:Вся скорбь его – в душе. Сперва на телоИ пристально и молча он глядит,А после речь такую произносит:

«Не по тебе, великодушный воин,Скорбим и плачем мы: ты умер здесь,Чтоб вновь ожить в обители небесной.Места, где прах почиет твой, полныИ дел твоих, и славы. Ты и жилИ умер как герой и христианин.В безбрежности Господней утопая,Ты дивным упиваешься блаженством.

Вкушай же радость вечную. Не твой,А наш удел нас плакать заставляет.Как будто, лишь тебя теряя, мыЧасть лучшую самих себя теряем.Но если то, что называют смертью,Нас помощи твоей теперь лишает,Ты можешь из чертогов светозарныхИспрашивать у Бога помощь нам.

Как смертный ты сражался рядом с нами;Сегодня, став бессмертным, наши силыПоддерживать отныне целым сонмомНевидимых небесных сил ты будешь.Дай славить и молить тебя: будь нашимОплотом и прибежищем в напастях.Когда-нибудь, победу торжествуя,Тебе хвалу мы в храмах вознесем».

Так говорил Готфрид. Уж мрак ночнойПоследний отблеск дня одолевает;Волшебник-сон скорбящим христианамОтрадное забвение приносит.Но их глава, не ведая покояОт мыслей об осаде предстоящейИ о снарядах, нужных для нее,В коротком сне лишь почерпает отдых.

С рассветом он встает, чтоб в погребеньеТоржественном участие принять.В виду равнины у холма ДудонуИз кипариса гроб соорудили:Он осенен великолепной пальмой,И воина кладут в него останки;Священники молитвами емуНебесную испрашивают милость.

Развешаны на пальмовых ветвяхТрофеи, что в сражениях счастливыхДудону-победителю досталисьОт персов и сирийцев побежденных;К стволу прибиты латы и доспехи,А на стволе потомству в назиданьеВырезывают надпись: «Здесь лежитДудон. Почти, прохожий, прах героя».

Печальный и благочестивый долгУсопшему отдав, военачальникТотчас же под прикрытием надежнымРабочих посылает в лес ближайший:В долине притаившийся незримо,Французам он открыт одним сирийцем.Там будут изготовлены в тишиСнаряды для погибели Солима.

От пылкого усердия рабочихДеревья тяжко стонут под секирой.Таких опустошений древний лес,С тех пор как он растет, еще не видел.И бук, и кипарис, и ель, и ясень,Как срезанные, падают на землю.С погибшим вязом гибнет заодноИ виноград, его собой обвивший.

Нещадно вырубают тисы, дубы,Что тысячу уж раз весну встречалиИ столько ж лет стояли неподвижно,Выдерживая бурь и гроз налеты.Под грузом непривычным стонут оси;От стука и от гомона из ложбищПо лесу разбегается зверье,И птицы с криком гнезда покидают.

ПЕСНЯ ЧЕТВЕРТАЯ